Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
— Сядь, — сказал старший брат. — Собирайте со стола, девчата, нам всем поговорить надо.
И вдруг весёлое настроение исчезло. Тон старшего брата был непривычным, все сразу это почувствовали.
— Вот что, люди, — проговорил заблаговременно приготовленные слова Иван Железняк, — в нашей семье произошла большая авария, и надо, чтоб все о ней знали. Среди нас оказался человек, честному слову которого нельзя верить,
— О ком это ты? — всполошился Андрейка.
— О тебе, — всё ещё крепко держа себя в руках, ответил Иван. — Большая у нас авария произошла. На днях в городе шайку воров арестовали, и оказалось, что ты со своими дружками около них вертелся, посыльным у них был, бабке Галчихе краденые папиросы возил, деньги у неё брал.
— Не знал я, что там папиросы! — воскликнул Андрейка. До него ещё не дошло значение сказанных братом слов, и он всё ещё пытался оправдываться.
— Врёшь! — вдруг сорвался со спокойного тона Иван, и всё так хорошо продуманные слова вдруг выскочили из головы. — Ты только подумай, что ты натворил! Честное пионерское слово давал… Знать не знаю, ведать не ведаю — хоть сейчас живым на небо бери… А на самом деле что? Нет у тебя честного слова! Как ты теперь людям в глаза будешь глядеть? Нам ты врал, старшине милиции врал, самому себе врал…
Андрейка сидел, опустив голову. Только сейчас он понял, что всё открылось. Перед ним словно пропасть разверзлась. На брата и сестёр он не осмеливался поднять глаза.
Всё сказанное братом не сразу дошло до сознания Марины и Христины. Сначала они не поверили, но, зная, что брат никогда не стал бы говорить, не будучи уверен в правоте своих слов, ужаснулись.
— Значит, ты врал нам? Носил краденые папиросы? — хотела ещё раз убедиться Христя.
— Андрейка! — ахнула Марина и горько заплакала. Все чувства смешались в её сердце: ужас, жалость к брату, возмущение и тревожное ожидание, что ж теперь будет, какая ещё беда упадёт на Железняков. — Что ты наделал, Андрейка! — всхлипывала Марина. — Ты о маме подумал? Кто ж нам теперь верить будет?..
— Гнать надо таких из пионерской организации! — крикнула Христина. — Не имеешь ты права называться пионером, если не умеешь честного слова держать! Если ты…
— Подожди, — перебил её Иван, — успеем ещё решить дело с пионерской организацией. Я хочу знать, почему так вышло. Ведь теперь каждый может сказать, что Железняк вор!
Андрей медленно поднял голову, взглянул на брата, на сестёр. Умереть легче, чем видеть их гневные взгляды. Теперь его, наверное, выгонят из дому, и правильно сделают, потому что он подлец и другого имени ему нет.
— Бейте меня хоть каждый день, только не выгоняйте, — прошептал он.
— Да разве дело в том, чтобы бить тебя или выгонять? Я хочу понять, как ты мог нам врать?
— Боялся…
— Кого же ты боялся? Нас? — с горечью спросила Марина.
Не зная, что ответить, презирая себя, Андрейка снова повесил голову. Что он мог сказать? Хорошо им — они честные, а он… Ему стало так тяжело, что даже слёзы застыли в глазах.
— Я всё о маме думаю, — сказала Марина, — что она сейчас сделала бы?
— Взяла бы ремень… — начала Христина.
— Ты не очень-то! — вскинулся Андрейка. — Мама… — Но, представив себе, какую боль причинил бы он маме, вдруг зарыдал, шмыгая носом и вытирая кулаками глаза. — Я больше никогда… — слышалось сквозь всхлипывания, — никогда…
— Что ж теперь будет? — словно только сейчас поняла всё Христина. — Это же позор на весь свет! Как мы жить-то теперь будем и смотреть людям в глаза?
— Как жили, так и будем жить, — решил Иван, — и в глаза людям будем смотреть… И из Андрея человека сделаем, посмотрим, как он дальше себя вести будет.
— Ох, как это всё страшно, — вздохнула Марина
Андрейка взглянул на неё и глухо сказал:
— А мне, думаешь, не страшно?
У него было такое страдальческое, не по-детски серьёзное личико, что сердце Ивана содрогнулось от жалости.
— Хорошо, думай о своей жизни, — сказал он, — постарайся всё понять… и о маме почаще думай, может, тогда…
Он не сказал, что будет тогда, — всё и без слов было ясно.
— Ну, и покончим с этими разговорами! — сказал старший Железняк.
Страх охватил Андрейку. Он боялся выйти на улицу.
Растерянными глазами он поглядел на сестёр, на брата и сказал:
— Я из дома не выйду.
— Не бойся, — ответил Иван, — они уже в тюрьме.
— Всё равно не выйду, — повторил Андрейка, как будто его выгоняли.
— И правильно! Пусть посидит дома, все свои поступки обдумает и сделает выводы, — сказала Христя.
— Ну ладно! — согласился Иван. — А Кирилла среди своих верховодов ты часто видел?
— Он с нами никогда и не был! — воскликнул Андрейка.
— Почему ты спросил о Кирилле? — Лицо Марины начало медленно краснеть, дыхание перехватило.
— Его тоже арестовали, — ответил Иван. — И как он с такой заразой связался — не понимаю!
— Не может этого быть! — крикнула Марина. — Не может! — Голос её прозвенел, как удар по туго натянутой струне, ещё раз ударить — и лопнет струна.
— Что с тобой? — спросила Христина. — Чего ты кричишь?
— Не может этого быть, — уже тише, с трудом овладевая своими чувствами, движениями, голосом, ещё раз повторила Марина. — Не может!
Марина стояла у окна, никто не видел её лица. Её душили слёзы.
Так вот почему не приехал Кирилл на Донец, вот почему напрасно ждала его Марина! Теперь всё ясно. Но что же делать, что делать?
Первой её мыслью было пойти к Ковалёву, посоветоваться, попросить помощи. Но чем тут может помочь парторг? Нет, помощь надо искать ближе, надо поговорить с Иваном. Неужели он не поймёт и осудит её? Нет, даже ему, брату, никогда не расскажет она о своей любви. Но что теперь делать, что делать?