Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
— Что ты там интересного увидала, Марина? — донёсся до неё словно издалека голос Ивана.
Она поняла, что слишком долго стоит у окна, повернулась.
— Послушай, — сказала она, глядя Ивану прямо в глаза, — ты допускаешь, что Кирилл может быть вором?
— Нет, — горячо сказал Иван, — он не вор. Мы с Бакаем уже к следователю ходили, то же самое сказали.
Марина вздохнула и вышла из комнаты. Как благодарна она брату за этот ясный, убеждённый ответ! Наверное, произошло недоразумение. Придёт время, Кирилла выпустят, и, может быть, когда-нибудь они поедут на Донец и встретятся на том же месте…
А сейчас он сидит в тюрьме, на окнах тяжёлые решётки, стены толстые, — вероятно, метровые, — за ними не слышно ни звука, ни ветра, ни человеческого голоса — тишина, как в могиле. И в этой тишине живёт он, Кирилл, думает, что все на свете его забыли.
Неспокойная была эта ночь в квартире Железняков. Вероятно, одна только Христина спала до утра. Что-то неразборчивое выкрикивал во сне Андрейка. Ивану долго не спалось, а когда наконец дремота навалилась на него, смежила веки, то вдруг стала чудиться бабка Анастасия, превратившаяся в огромного чёрного ворона, — ходит и что-то долбит длинным клювом, рвёт крепкими, как железо, когтями.
А Марина как легла с открытыми глазами, так и пролежала всю ночь.
Утро занялось за окном, бледный рассвет наполнил комнату, становилось всё светлее, яснее стало видно всю знакомую мебель и строгое, побледневшее во сне лицо Христины рядом на подушке. Надо вставать, лежать уже нет сил.
Около шести, когда солнце заливало яркими лучами маленькую кухню, встал Иван. Он ужаснулся, взглянув на лицо сестры. Бывают минуты, которые глубоко изменяют облик человека. Сегодняшняя Марина уже совсем была непохожа на весёлую, беззаботную Марину, приехавшую вчера из пионерского лагеря. Рано же наступила эта минута в её жизни! То, о чём Иван вчера только смутно догадывался, сегодня стало ясным; ему сделалось больно, когда он представил, как мучительно страдает сестра.
Он молча присел к белому, чисто выскобленному кухонному столу и стал завтракать. Марина сидела на табуретке около окна, плотно запахнув на груди синий халатик. Она долго и внимательно смотрела, как брат ест, потом сказала:
— Я сегодня повезу ему передачу.
Иван не удивился. Он понял, что Марина сказала слова, хорошо обдуманные и выстраданные, решение приняла бесповоротное и не изменит его. Ивану стало грустно, и в то же время он чувствовал к сестре глубокое уважение. Так, именно так и должна была поступить Марина Железняк!..
— Что же ты повезёшь?
— Это всё равно, — почувствовав поддержку брата, повеселела Марина, — помидоры да кусок хлеба передам, — разве дело в этом? Главное, чтобы он знал, что есть люди, которые ему верят, которые его любят.
— Любят? — тихо переспросил Иван.
— Да, любят! — не допуская ни тени колебания или сомнения, ответила Марина.
Над Калиновкой загудели гудки. Сначала мелодично и тонко, будто примеряясь, потом набрали силы и призывно понеслись над степями, заводами, лесами.
Иван встал:
— Мне пора.
Он подошёл к сестре, положил руки ей на круглые плечи:
— Ну, счастливо!
Марина улыбнулась смущённо. Брат ободряюще кивнул ей на прощание.
Марина ничего не знала ни о тюрьме, в которой сидит Кирилл, ни о порядке передач. Всё это ещё надо узнать. Значит, не будем терять времени, скорее!
Она быстро положила в сетку несколько помидоров, хлеба, сварила восемь яиц — больше дома не нашлось. «Яблок куплю по дороге», — подумала она и стала одеваться.
Как раз в это время вошла в кухню тёплая, ещё заспанная Христина, удивлённо взглянула на сестру и спросила:
— Куда это ты?
— Понесу передачу.
— Что? Кому?
— Кириллу.
— Ты, комсомолка, понесёшь передачу? В тюрьму?
На лице Христа были и удивление и гнев.
— Да, я, комсомолка, понесу передачу. В тюрьму.
— Ты с ума сошла. Тебя тоже посадят.
— Никто меня не посадит. Я уверена, что он не виноват. Ясно?
— Не могли невиновного посадить.
— Значит, могли!
И, уже не обращая никакого внимания на протесты сестры, Марина вышла из квартиры, сказав:
— Смотри тут за домом, я вернусь к обеду.
Она совсем не была в этом уверена, когда сбежала по лестнице. Идя по парку, она даже остановилась и нерешительно присела на скамью, положив на колени свою передачу. Потом снова встала и пошла к станции, упрекая себя за колебания.
Она знала, где находится тюрьма, которая когда-то была окружной и называлась «Бахмуткой». Надо было проехать на поезде километров двадцать, а там уже спрашивать, куда идти дальше. Кирилл мог быть только там. Конечно, можно было бы зайти в Калиновке в милицию и обо всём расспросить, но от одной этой мысли Марине стало не по себе.
В поезде на неё никто не обращал внимания: едет себе девушка с продуктами в сетке, ничего необычного — тысячи и десятки тысяч девушек ездят на работу в поездах Донбасса. Правда, у этой девушки смущённые, чуть виноватые глаза, и едет она, вероятно, не на работу, но кому какое до этого дело?
Марина сошла с подножки вагона, крепко держа свою сумку. Вместе с ней сошло много людей. Девушка подождала, пока схлынет поток, потом, собрав всё своё мужество и стараясь смотреть, говорить, двигаться совершенно свободно, подошла к милиционеру и спросила, где тюрьма.
Милиционер, молодой высокий парень, взглянув на Марину сверху вниз, на мгновение задержался взглядом на красных помидорах и яблоках в плетёнке, приложил руку к козырьку, улыбнулся и сказал:
— Передачку несёте, гражданочка? Прошу, четыре квартала прямо, два квартала направо, а там сами увидите.
Марина чуть слышно ответила «благодарю», повернулась и пошла, куда показал милиционер. Она шла, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на встречных, не замечая ни города, ни домов, только считая кварталы. Ей казалось — весь город знает, что она идёт в тюрьму и несёт передачу. Каждый квартал теперь растягивался на много километров, асфальт тротуаров почему-то стал горячим, вязким, и ступать по нему было трудно.