Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
— Знаешь, Мария, — усмехнулась Эдит, — в жизни побеждает не то, что кажется мощным, а по существу уже внутри прогнило, а то, что нарождается, растёт, развивается. Пусть оно кажется слабым, — оно ещё вырастет, окрепнет. Так же и я, и вот этот новый театр. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю, — тихо проговорила Мария, — но я никогда не думала увидеть тебя такой.
— Ты считала, что я всем недовольна?
— Нет… хотя, впрочем, скорее — да. Мы ведь всегда были недовольны, всегда чувствовали себя приниженными, а сейчас у тебя какой-то очень уверенный тон. И это после поражения, после всего пережитого? Если бы я рассказала что-либо подобное в Мюнхене, мне бы просто не поверили.
— А ты рассказала бы там о разделе земли между крестьянами, о передаче заводов народу. Много об этом знают в твоём Мюнхене?
Глаза у Марии ещё больше округлились, и теперь Эдит смотрела на неё, не скрывая удовольствия. Ей было чем удивить подругу, было чем защитить себя и свои поступки.
— Ты просто сказки рассказываешь! — воскликнула Мария.
— Всё сама увидишь. И поймёшь, что русские помогли простому народу осуществить его самые заветные мечты.
— Но они же разорили Германию!
— А ты пройдись по городу. Интересно, встретишь ты нищих или безработных?
— Этого не может быть! В Европе вообще нет города, где бы не было безработных.
— Оказывается, есть. Повторяю: тебе надо самой посмотреть. Иначе ты всё равно мне не поверишь.
Мария огорчилась: совсем не такой представляла она себе подругу. Было в ней что-то новое, какая-то уверенность в жестах, в самой интонации речи… Мария не могла понять, что так изменило Эдит, и со свойственным ей простодушием задала этот вопрос.
— Что меня изменило? — переспросила Эдит, — Сама не знаю. Вероятно, жизнь, всё, что происходит вокруг меня. Мы все тут изменились. Русские принесли нам освобождение, и люди становятся либо их друзьями, либо врагами. Но первых значительно больше.
— И ты, конечно, тоже стала другом?
— Этого я сказать ещё не могу, но уж врагом-то, безусловно, не стала. Признаться, у меня было много сомнений, Мария. Да оно и понятно: нас долго учили ненавидеть большевиков, и это воспитание оставило в душе такие следы, которые сразу не сотрёшь. Но довольно об этом, я лучше закажу тебе билет на сегодняшний спектакль.
Эдит сняла трубку и позвонила администратору.
— Ты говорила сегодня о таких необычных вещах… — задумчиво проговорила Мария. — Мне очень хочется поверить тебе. Но только не знаю… А за тебя я рада, — закончила она неожиданно и, тут же попрощавшись, ушла, едва сдерживая слёзы.
Эдит проводила подругу до двери и вернулась в своё кресло со странным чувством, в котором сочетались и радость и печаль. Всё же люди не забыли о ней, если одна маленькая заметка в газете с упоминанием её имени может привлечь сюда актёров даже из Мюнхена…
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Уныло моросил нескончаемый осенний дождь. Тяжёлые тучи медленно сползали с гор, задевая острые крыши домов.
Несмотря на плохую погоду, у ярко освещённого подъезда театра царило оживление. То и дело подъезжали машины. Со всех сторон стекались пешеходы, у дверей мелькали зонтики, сверкали плащи. Спектакль стал настоящим событием для Дорнау.
Пока собиралась публика, пока в фойе и в зале шли разговоры об Эдит Г артман и о её решении играть в советской пьесе, сама актриса сидела в своей уборной перед зеркалом и накладывала последние мазки грима.
Эдит Гартман перевоплотилась в советского комиссара. Чёрная блестящая кожанка плотно облегала её фигуру. Широкий пояс с жёлтой кобурой на нём стягивал талию. И хотя в кобуре ничего не было, Эдит чувствовала себя вооружённой и смелой. На гладко зачёсанные волосы она надела красную косынку. Эдит не знала, могла ли её героиня носить именно красную косынку, — Люба тоже не ручалась за достоверность такой детали, — но, как бы там ни было, косынка придавала лицу актрисы выражение спокойной уверенности.
Эдит ещё раз взглянула на себя в зеркало и повернулась к Любе Соколовой, ожидавшей, когда актриса кончит гримироваться.
— Ну вот, кажется, всё готово, — сказала Эдит. — И вы, знаете, странное дело: сапоги, куртка, косынка — одежда для меня совсем уж необычная, а чувствую я себя в ней так, будто всю жизнь её носила.
Эдит ещё туже затянула пояс.
— Сейчас эту куртку можно сорвать с меня только вместе с кожей, — улыбнулась она,
— Прекрасное ощущение, — сказала Люба.
— Да, удивительно хорошее. Я очень волновалась всё это время, боялась до дрожи в коленях, А вот надела эту куртку — и сразу успокоилась…
— Я вас прекрасно понимаю, — согласилась Люба. Она помолчала, а потом вскользь, словно не придавая значения собственным словам, добавила: — Послушайте, фрау Эдит, на всякий случай знайте — я буду сидеть у самой сцены, в ложе коменданта.
— Спасибо, — ответила Эдит. — Я буду мысленно искать у вас поддержки.
— Ну, я думаю, в зале и без того у вас обнаружится много друзей, хотя и не исключена попытка сорвать спектакль. Но пусть это вас не смущает: в случае чего порядок будет восстановлен.
В дверь постучали, и вошёл Дальгов.
— Добрый вечер! — поздоровался он с обеими женщинами. — Как я тебе сейчас завидую, Эдит! — сказал он. окидывая взглядом её костюм. — Завидую, и в то же время состояние у меня такое, как перед боем… В самом деле, первое представление советской пьесы в нашей зоне! Гости из Берлина. Корреспондентов множество… Вы знаете, не осталось ни одного билета. Аншлаг!
— Мне даже не верится, что я сегодня выйду на публику, — тихо произнесла Эдит. — Двенадцать, нет, почти тринадцать лет я не играла на настоящей сцене. Боже, как страшно, когда подумаешь!..