Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
«Посмотрю первый акт и вернусь», — говорил себе Болер.
Но он просидел до конца, долго аплодировал после того, как опустился занавес, и только потом пошёл домой. Теперь, сидя за письменным столом, Болер пытался разобраться в своих впечатлениях.
Эдит Гартман сегодня играла лучше, чем когда бы то ни было. Что-то новое появилось в её голосе и движениях. Ей удалось передать оригинальный, сильный характер человека, который не боится борьбы, женщины, которая осуществляет волю государства и направляет волю других людей.
Это было настоящее, большое искусство, и отрицать успех Болер не мог. Неужели же он прежде ошибался, раздумывая о судьбе фрау Гартман?
Да, возможно, он тогда путался в своих рассуждениях, но в основном-то он был прав. Эдит Гартман, видимо, крепко связала себя с новым театром. И потому теперь она не сможет творить свободно. А это значит, что она утратила главное — право художника выбирать, делать то, что он хочет.
Болер с удовольствием взглянул на рукопись. Сегодня он начнёт новую главу — рассказ об Эдит Гартман. О судьбе художника в наше время.
На этом работа будет закончена. Через несколько дней он пошлёт книгу в Гамбург. Там её быстро издадут, в этом можно не сомневаться.
Он медленно перелистывал страницы. Последняя глава — и рукопись готова к печати. Это лучшее, что когда-либо выходило из-под пера старого Болера. Жизнь народа и жизнь самого писателя отражены тут с беспощадной правдивостью. Ничего выдуманного! Только красноречивые факты, только то, что закономерно и типично для советской оккупационной зоны. А над всем увиденным и познанным как вывод — призыв к миру.
Болер глубоко задумался. А надо ли описывать всё происшедшее с Эдит Гартман? Характерна ли её судьба для всех актёров или это только случай, не заслуживающий особого внимания?
Болер вскипятил кофе. Затем он снова погрузился в размышления.
Кофейник давно уже остыл, а Болер так и не пришёл ни к какому выводу. Мысли его обратились к возможной поездке в Советский Союз.
Как бы там ни было, побывав в России, Болер напишет ещё одну книгу, но он напишет только о том, что сам увидит и во что поверит. Ничего другого. Пусть Макс Дальгов недовольно хмурится, Болер не изменит своим убеждениям.
Впрочем, почему правда о Советском Союзе может не понравиться Дальгову, который сам прожил там несколько лет? Нет, об этом сейчас рано думать. Сейчас надо решить, нужна ли глава об Эдит Гартман. Может быть, просто ещё раз просмотреть рукопись и отослать её в таком виде? Он достаточно поработал над ней. Книга будет интересной и без этой главы.
Болер маленькими глотками пил крепкий кофе и перевёртывал страницы. Была уже глубокая ночь, город давно затих. Вдруг старику послышалось, что кто-то осторожно звонит. Это мог быть только Макс Дальгов. Всё-таки решил заглянуть! Наверно, хочет поделиться впечатлениями о спектакле.
Болер быстро сунул в ящик стола свою рукопись и пошёл открывать. Действительно, это был Макс Дальгов. Он извинился за поздний визит, но Болер был рад его приходу.
— Вы были в театре? — спросил Дальгов.
— Да.
Сначала Болер решил ничем не выдавать своего отношения к спектаклю, но это ему не удалось. Шаг за шагом они разобрали всю роль Эдит Гартман. Да, сегодня она показала себя большой актрисой.
Дальгов говорил увлечённо, но в словах его проскальзывала печаль. Болер заметил это.
— Мне самому очень захотелось вернуться на сцену, — ответил Дальгов на его вопрос. — Сегодня я видел настоящее искусство…
— А как вы полагаете, — думая о своей дальнейшей судьбе, спросил Болер, — не придётся ли теперь фрау Гартман всю жизнь играть в красном платочке?
— Ах, вот вы о чём, — усмехнулся Дальгов. — Могу вам сообщить, что театр ставит «Коварство и любовь» и фрау Гартман будет играть Луизу. А потом намечается пьеса из современной немецкой жизни.
Болер умолк, не зная, что сказать. Всё как-то перепуталось, ничего не поймёшь! Может быть, и в самом деле следует написать об Эдит Гартман?
Старик даже пожалел, что не может посоветоваться с Максом. Интересно, как бы он к этому отнёсся? Конечно, вряд ли с ним можно будет согласиться, а всё же любопытно было бы послушать. Но если рассказать о работе над книгой, то пропадёт весь будущий эффект, всё его торжество над Дальговом.
Поэтому Болер снова заговорил о спектакле. Он охотно признал, что зрители были увлечены: каждое слово женщины-комиссара, каждый её жест, каждая интонация находили отзвук в зале.
В этот вечер они не играли в шахматы: слишком много было впечатлений.
Шёл четвёртый час ночи. Дальгов спохватился, что уже поздно, и ушёл к себе. Но Болеру после кофе не хотелось спать.
Старик всё-таки решил написать главу об Эдит Гартман. Если выйдет хорошо, он включит её в книгу. Если же глава получится неудачной — рукопись он сдаст без неё.
Да, так он и сделает.
Ночь прошла в работе. Затем последовало ещё несколько таких ночей. Болер писал, не чувствуя усталости. Вдохновение, владевшее Эдит Гартман на сцене, словно передалось ему. Это было повествование о судьбе актрисы, сыгравшей незнакомый образ, который во многом определил её собственное отношение к жизни.
Старик пытался объяснить самому себе, почему после многих лет отшельничества так расцвёл талант Эдит Гартман. В своих размышлениях и догадках он был очень недалёк от истины, но не осмеливался произнести её вслух. Признание этой истины чувствительно ударило бы по самому писателю, и он всячески старался её обойти.
Прошло немало времени, прежде чем Болер закончил главу и включил её в книгу. Теперь всё!
Рукопись была отправлена в Гамбург, а Болер стал готовиться к поездке в Советский Союз. Документы были оформлены — в Москве уже ждали гостей.