Избранные произведения в 2 томах. Том 1
Шрифт:
Привал был прямо на дороге в горах, свернуть было некуда, отдыхали, где встали. Разлетелась команда напоить коней, и Семен ушел за брезентовым ведром, а я спросил Станислава:
— Почему ты пилотку не носишь? Звезды боишься?
— Нет, пан. Она мне мала.
Он говорил на своем языке, полном галлицизмов, порой трудных для понимания, хотя мы привыкли к украинской речи. И сейчас, вспоминая, я записываю его слова уже в переводе.
— Что ты ему сказал, Станислав? — спросил я.
— Ничего, пан! Ничего!
— Не ври! Он
Станислав умолк и вдруг с усмешкой, как мне почудилось, кивнул на мою кобуру.
— А вы меня не застрелите из пистолета, если правду скажу?
— Не застрелю.
Он не усмехнулся. Это его рот скривило судорогой, и он едва связывал свои слова.
— Я сказал, немец нас побьет.
Станислав задохнулся и посмотрел на меня.
— Почему побьет?
— Он механизированный. А у нас кони. Конь-то устает! Коню овес нужен. Коню спать нужно. А у немца мотор!
— Где ты видел немцев?
— Как где? Они ж были у нас!
Это правда. Два года назад фашисты, напавшие на Польшу, были в этих местах, в этих горах, вот здесь, где мы сидели, и, может, тоже курили на этой коряге. Были, значит, и в селе Станислава. Но Красная Армия помешала им овладеть Западной Украиной, поспешила на помощь братьям. Да, фашисты были здесь и отошли за линию, которую им показали.
— Я их видел, немцев, своими глазами. Так, как вас. Совсем нет ни конных, ни пеших!
Тогда этот Станислав был подростком. Мало ли чего могло со страху померещиться ему, мальчишке, увидевшему мотопехоту под своими окнами?
— Побьет, говоришь?
— Но я того не хочу! Я того не хочу! Потому что смерть ваша — это смерть наша!
Поразиться можно было тому неистовству, с которым он кричал:
— Але я ж не хочу того! Не хочу! Матка боска Ченстоховска!
И я сказал в ответ на отчаянное откровение его:
— Не бойся! Мы побьем фашистов!
Зараженный волнением Станислава, я сам выкрикнул это с ораторской страстью, хотя не было ни трибуны, ни толпы. Были только я и Станислав на коряге у карпатского ручья.
— Увидишь!
Как будто это можно было доказать завтра…
…Завтра застало нас на дороге, которая вилась и вилась среди гор. Показалось большое село с плакучими ивами у воды, в ветре и солнце. Прикрывая реку и пруд, трепеща и помахивая своими метелками, ивы кипели — до самой колокольни. Белая прямоугольная башня костела с остроконечным колпаком из черепицы и большим проемом для колокола высоко вставала из кудрявой зелени в конце села. С этой колокольни нашу колонну, едва мы начали втягиваться в село, обстреляли из пулемета… Видно, пулеметчики пропустили нашу разведку и походное охранение, дождались нас.
— Ложись! — долетели командные голоса, забиваемые дробью неожиданной стрельбы.
Головные расчеты залегли. Бойцы, увлекаемые своими сержантами и просто смельчаками, окружали колокольню, перебегая от хаты к хате, перепрыгивая через крепкие плетни. А с нее все колотил не колокол, а пулемет.
Не все могли залечь и отстреливаться. Ездовые заворачивали коней, растаскивали по сельским закоулкам орудия.
Село лежало под горою, на самом выходе в долину, впереди вразмах открывались поля и небо. Наш дивизион спускался последним, и майор Влох развернул его и нацелил на колокольню. Нам виделись все улицы села. На дороге сзади нас, за густой волной мелколесья, сгрудились фуры западников. Майор посмотрел в их сторону и крикнул, спрашивая:
— Кто пойдет и скажет им, что я одним залпом развалю костел? Пусть сейчас же прекратят огонь и сдаются! Пусть поймут, что, если я ударю по костелу, половина села взлетит на воздух!
— Я пиду.
Это наш Станислав выступил вперед, надев пилотку со звездой, и я увидел, что пилотка у него действительно совсем маленькая. Перетянутая на лоб, она открывала затылок.
— Старшина Примак!
Старшина бросил руки по швам и замер перед командиром полка.
— Пойдете с ним, чтобы его не пристрелили наши.
— Есть!
С колокольни нас было лучше видно, пожалуй, чем нам колокольню, и тем более тех, кто засел на ней. Двенадцать гаубиц в нескольких шагах друг от друга встали на склоне в ряд, стволами к селу. Прячась под заборами, Станислав и Примак приближались к колокольне, на которой надрывался пулемет, захлебываясь и сейчас же прочищая свое горло снова.
— Жахнуть бы раз, и все, — сказал Саша Ганичев у раскрытого лотка со снарядами.
— Идиот! — ответил Эдька. — Дома вокруг. Там же дети, в домах.
— А их отцы стреляют.
— То они, а то мы.
Вот бы нам сказали: «Огонь!» По костелу и, значит, по хатам, где попрятались их жители, и женщины, должно быть, сидели, прилепив к себе своих малолеток, еще вчера безбедно гонявших по улицам, встречавших с хворостинами стадо, чтобы развести коров по дворам… «Огонь!» По матерям, по детям?
Пулемет вдруг затих. Станислав и Примак, на миг исчезнув из поля зрения, появились в центре лужайки, где, наверно, после молитвы обычно сплетничали прихожане. Станислав сложил рупором ладони у рта и прокричал вверх все, что велел майор Влох. Ответом ему был одинокий выстрел. Мы вздрогнули, опасаясь и за своего старшину и за Станислава, но они постояли и скрылись в костеле. А потом старшина Примак выглянул из проема колокольни и замахал оттуда пилоткой, закрутил рукою.
— Коня! — приказал майор Влох.
Он поскакал к колокольне, возвращая по пути стройность колонне, потому что начали вытягиваться орудия из закоулков, выезжать подводы и фуры со снарядами из-за плетней.
Безусый бандит у пулемета на колокольне застрелился.
— Чей он сын? — спросил майор Влох. — Пусть возьмут. Никто не спешил прийти за ним.
— Он был один? — спросил я Станислава, когда мы тронулись.
— Я думаю, их было трое. Но двое убежали.
— А почему трое?