Избранные произведения в 2 томах. Том 1
Шрифт:
Но рассказы о поре военной при всех своих достоинствах лишь фрагменты того огромного, что хранила память. Вызревало нечто большее… В 1965 году Холендро печатает рассказ «Яблоки», на основе которого чуть позже пишет повесть «Яблоки сорок первого года». Повесть о войне, но не о боевых действиях, не о переднем крае, а о тыле. Построив самобытный сюжет, а самобытность его в простоте (эшелон с яблоками — подарок трудящихся Узбекистана защитникам Родины — идет в Москву, на фронт), автор создал и своеобычный национальный характер. Имя главного героя повести не называется, просто — Старик, и эта нарочитая безымянность еще отчетливее символизирует типичность героя.
Старик прекрасный рассказчик, фантазер, подлинное и вымышленное сливается
Автор повести, как упоминалось, родился и какое-то время жил в Ташкенте, и созданный им образ старика-узбека в известном смысле — выражение авторской признательности народу и республике, где он рос.
Высказана в повести одна существенная для писателя мысль, своего рода его эстетическая декларация: «искусство нуждается в честности. Как зеркало, в которое мы смотримся всю жизнь… Приукрашенное — не настоящее. И нет ничего прекраснее самой жизни, а ложь, даже ничтожная, страшна как раз отказом от живого».
Свое эстетическое кредо Холендро высказал, вернее напомнил его, незадолго до выхода другой повести на военную тему — «Пушка», и можно полагать, что в процессе работы над ней проблема верности правде жизни основательно занимала писателя. И он показал правду первых, невероятно тяжелых для армии и народа месяцев войны. Показал разрушение и уничтожение врагом всего, что было создано руками советских людей, человеческое горе, страдания. Вместе с тем писатель рассказал о беззаветном мужестве и стойкости наших воинов, о крепости их духа, о непоколебимой вере в то, что желанный день непременно настанет — враг будет остановлен, повернут вспять, разбит… Это и есть самая высокая правда об Отечественной войне. Ведь и в отступлениях 41-го года, в крови, в неисчислимых жертвах были заложены ростки нашей грядущей победы.
Повесть «Пушка» вышла в свет более четверти века спустя после разгрома гитлеровской Германии. К этому времени уже существовала большая, мирового звучания литература о Великой Отечественной, и не просто было сказать о войне свое слово, не повторив написанного до тебя.
Автор «Пушки» сказал. И благодаря тому, что его художественную фантазию питал личный опыт, пережитое, выстраданное, передуманное им самим в те грозные для Родины дни и ночи, сказал он правду «В повести на 95 % есть то, что мы пережили. Я прочитал ее несколько раз, и восстановилась в памяти вся наша служба!.. Все совпадает — и то, как нас учили летом и зимой, и то, как мы приезжали с учений и замерзшими руками чистили свои пушки и коней», — говорил о «Пушке» сослуживец Холендро по батарее К. Лысенко.
Повесть автобиографична, о чем можно судить по совпадению фронтового пути и военной судьбы героев с путями и судьбами артиллеристов батареи, в которой Холендро служил. В 1974 году редакция журнала «Юность», где была напечатана «Пушка», организовала встречу оставшихся в живых пушкарей той батареи, и вот что говорил на встрече Дмитрий Холендро:
«Не было в жизни точно такого орудийного расчета — по именам, по характерам — который описан в «Пушке».
Но было утро, когда по внезапному звонку из штаба дивизии взрезали пакет с красной полосой, когда боевая тревога собрала наш артиллерийский полк под знамя, когда появились в небе фашистские самолеты. Мы стояли у самой границы, у демаркационной линии, пересекавшей Карпаты и разделявшей нас с фашистскими войсками. Первые бомбы, первые могилы…
Нельзя сказать с категорической определенностью, кто из пушкарей, собравшихся сегодня, кем «выведен» в повести… Но я могу теперь признаться, что бесспорно оглядывался на Толю Кедика, когда писал командира орудия сержанта Белку, на Кирилла Лысенко, когда выстраивал образ ездового Сапрыкина…»
В военных судьбах героев «Пушки» предстает судьба поколения, из последних классов школы, из студенческих аудиторий шагнувшего в огонь войны. Поколения, к которому принадлежит автор.
Разговор о военной теме в творчестве Холендро будет неполным без упоминания повести «Плавни». Во-первых, из относительно крупных произведений автора о войне — она самая поздняя по времени написания и, значит, позволяет судить о его росте. Во-вторых, повесть была замечена критикой и широко обсуждалась в печати.
Слог повести эмоционален и лиричен. События, изображаемые в ней, глубоко трагичны. Неожиданное сочетание лирического и трагичного помогло автору острее и ярче высветить человеческие чувства и характеры. Острее выразилась и сама жестокость войны… Богатый арсенал изобразительных средств, который использовал автор, позволил ему создать яркое, чрезвычайно выразительное художественное полотно.
В своих размышлениях о творческом пути Дмитрия Холендро я обращался к небольшим цитатам из разных произведений автора, и они, думается, подтверждают мою оценку добротности слога писателя, его требовательную и увлеченную работу над языком. Не обойтись без подобных иллюстраций и в суждениях о повести «Плавни».
Плавни… «Не охватишь глазом заросли камыша, поднявшие к солнцу лезвия длинных листьев. Протоки разной ширины во всех направлениях рубили эти заросли солнечными саблями, а где-то камыш внезапно исчезал, и тогда нараспашку открывались разливы чистой воды, иногда изрябленной ветром, как море. Вода прикидывалась если не морем, то морским лиманом, плескалась длинной волной, но это все еще была Кубань. До настоящего моря рукой подать, в разгаре рассветов и закатов, нетерпеливо крича, над плавнями носились чайки, залетавшие сюда за рыбой, но самого моря видно не было. За одним, другим, третьим разливом опять темнел камыш, начиная новые дебри, полные вечного шороха».
Но это плавни мирные, с развитием действия повести им предстоит стать военными. Каждый шаг по ним — в разведке ли, при перегруппировке подразделений, в наступлении — шаг не по земле, а по воде, по зыбучим кочкам, по топям — по колено, по пояс, по грудь. И могила погибшего в плавнях воина не будет отмечена деревянной пирамидкой с самодельной звездой… Все погребает вода.
Пейзаж плавней зрим, предметен. По этим топям пролегала немецкая так называемая «Голубая линия», на которой наши войска вели бои в течение полугода. Пейзаж не только зрим, но и активен по отношению к событиям, человеку. Так же зримы в произведении — и в этом наибольшее проявление его художественности — герои. Рельефнее других предстают двое, композиционно выдвинутые на передний план — санинструктор Ася Панкова и лейтенант Павел Зотов. Оба они молоды, Асе, например, когда уходила на фронт, «не хватило двух месяцев, чтобы окончить десятый», не намного старше ее и Павел, оба ровесники героев «Пушки», что приняли на себя в июне сорок первого удар фашистов на границе и с боями отходили на восток. Больше чем возраст сближает, роднит Зотова и Панкову с теми пушкарями понимание своего гражданского, патриотического долга. В выборе героя, как видим, вновь существенно сказывается фактор биографии. Впрочем, этот фактор сказался и при выборе плацдарма действия повести. Константин Симонов говорил, что он пишет о том, что лучше знает. «Плавни» — часть фронтовой судьбы Дмитрия Холендро.
«Плавни» — повесть о жестокости войны и нежности человеческого сердца, и два эти начала так прочно связаны между собой, проявляются в таком органическом единстве, что установить, какое из них является доминирующим, а какое подчиненным, просто невозможно.
Жестокость войны наиболее впечатляюща в гибели Павла Зотова и неизбежном горе Аси (может быть, на всю жизнь), нежность человеческого сердца — в истории их короткой, но сильной любви. В описании любви этих героев кроме, так сказать, открытого текста есть подтекст, на мой взгляд, весьма глубокий, но прочитывается он отнюдь не сразу.