Избранные произведения в 5 томах. Книга 2: Флейта Аарона. Рассказы
Шрифт:
Он с нетерпением ждал времени, когда дети лягут спать. На колокольне ближней деревни пробило девять, потом еще полчаса. Дети, очевидно, уже спят. В окно видно, как Лотти сидит и шьет детскую рубашечку. Аарон медленно пошел к дому по средней садовой дорожке. Проходя мимо цветника, он не раз останавливался, чтобы разглядеть растения. Сорвал по пути одну гвоздику. Цвету мало, и он мелок. Золотой шар уже отцвел. А вот и клумба с астрами. Все — на тех же местах, что и раньше.
Жена услыхала шаги и насторожилась. Аарона охватил внезапный прилив нежности. Он подошел к двери, поколебался одно
Лотти вскочила ему навстречу и вдруг побледнела, как бумага.
— Зачем ты пришел? — вырвалось у нее.
Но он только указал привычным движением головы на сад и спросил с ласковой улыбкой:
— А кто сажал цветы в саду?
И тут же, по лицу жены, понял всю неуместность своего вопроса.
Лотти долго стояла в Каком-то оцепенении и безмолвно смотрела на него. Аарон, как ни в чем не бывало, снял шляпу и повесил ее на вешалку. Лотти вздрогнула от этого слишком знакомого ей жеста.
— Зачем ты вернулся? — вскрикнула она еще раз, и в голосе ее зазвучала ненависть. В нем был еще слышен, быть может, и страх, и сомнение, и надежда. Но Аарон услыхал только ненависть. Обернувшись, он взглянул на нее и понял, что каждый из них по-прежнему носит для другого отточенный кинжал за спиной.
— Не знаю, — глухо ответил он.
Лотти удалось несколько овладеть собой. Дрожащей рукой она взяла иголку и принялась нервно шить. Но при этом не садилась, а стояла все на том же месте, отдаленная от мужа столом, и молчала. Аарон, почувствовав внезапную разбитость во всех членах, опустился на стул возле двери. Но перед тем невольно протянул руку к шляпе и положил ее на колени. Лотти продолжала шить, стоя в неестественной, напряженной позе. Молчание не прерывалось. Странные чувства пронизывали грудь Аарона. Это было похоже на то, как будто жена бомбардировала его электрическими разрядами. Он ощутил в себе прежнюю болезнь, о которой стал как будто уже забывать, — болезнь беспричинного тайного антагонизма, всегда готового прорваться и создающего в отношениях мужа и жены непоправимый надрыв.
Через некоторое время Лотти отложила шитье и села.
— Ты понимаешь, как отвратительно ты поступил со мной? — спросила она, пристально глядя на него через разделявшее их расстояние.
Он отвернулся от ее взгляда, но ответил, не сдерживая иронической интонации голоса:
— Надо полагать, что понимаю.
— Почему ты сделал это? — крикнула она с отчаянием. — Я хочу знать, почему. Чем я заслужила?
Он не отвечал. Ее выкрики убили в нем всякую потребность в примирении.
— Объяснись по крайней мере! Скажи, почему ты был так жесток ко мне? Что у тебя было против меня? — требовала она.
— Что у меня было против тебя? — пробормотал он, с удивлением отмечая, что она употребила прошлое время, но так и не ответил.
— Ну да. Укажи мне мою вину, — настаивала она. — Скажи, что я сделала такого, чтобы заслужить подобное обращение? Говори. Ведь должен знать ты это.
— Нет, — вяло ответил он, — не знаю.
— Не станешь ли ты уверять теперь, будто меня любишь? Нет, поздно! Поздно после всего, что было! — сказала она более сдержанно. И в голосе ее Аарону послышалось что-то похожее на надежду.
— Прежде,
Это привело ее в бешенство.
— Низкий человек! — закричала она. — Уходи прочь. Зачем ты пришел сюда?
— Чтобы посмотреть на тебя, — с циничной иронией отозвался Аарон.
Лотти громко зарыдала и закрыла лицо передником.
— Что я сделала такого… Скажите, что я сделала, что он так обращается со мной, — приговаривала она сквозь слезы.
Аарон сидел, насупившись, на своем стуле.
Рыдания несколько успокоили ее. Она отняла фартук от заплаканного лица и взглянула на мужа.
— Скажи мне, скажи мне, — бормотала она, — скажи мне, что я сделала? Чем я виновата?.. Скажи?..
Она насторожилась всем своим существом и, как дикая кошка, впилась в него глазами, чтобы уловить в нем хоть тень душевного движения в ее сторону. Но она встретила только смущенный и уклончивый взгляд. Нелегко человеку изложить словами действительные, глубинные побуждения, толкнувшие его на тот или иной поступок, особенно, когда эти побуждения полускрыты от собственного сознания.
— A-а, так ты не можешь! — вновь закричала Лотти со злобным торжеством. — Тебе нечего сказать! Ты ни в чем не можешь упрекнуть меня, как ни стараешься. Ни в чем!
Она не отрывала от него горящего, настороженного взгляда. А он продолжал неподвижно и равнодушно сидеть на стуле возле двери.
— Ты — выродок, вот ты кто такой! — не сдержала она нового потока упреков. — В тебе нет даже тех естественных человеческих чувств, какие бывают к жене и детям у всякого мужчины. Ты бездушный, злой, противоестественный человек… Ты — предатель, да, — предатель! Ты убежал от меня потихоньку, не сказав даже, за что ты меня бросаешь…
— Когда человеку становится нестерпимо, он старается убежать, не думая о причинах и последствиях, — лаконически объяснился Аарон.
Лотти замолчала было, но кипящее в ней негодование заставило ее заговорить вновь:
— Нестерпимо что? Что такое мешало тебе жить? Жена и дети? Какое великодушное признание! Разве я не любила тебя? Любила в продолжение двенадцати лет, работала на тебя, заботилась о тебе, во всем тебя оправдывала. Кто знает, что сталось бы с тобой без меня, при твоих дурных природных наклонностях. Ты — злой и слабый человек, в этом все дело. Ты слишком слаб, чтобы любить женщину и дать ей то, в чем она нуждается. Ты слишком слаб для малейшего самопожертвования. Поэтому ты и выбрал самый низкий, предательский способ избавления — бегство.
— Самый обычный способ, — пожал плечами Аарон.
— Да, обычный для людей, подобных тебе: слабохарактерных и злых.
Последние фразы Лотти произнесла гораздо тише. Возбуждение ее упало и сменилось тихим плачем.
Аарон по-прежнему не двигался с места. Ему было физически не по себе, почти дурно.
— Кто знает, что ты делал за все это время, — всхлипывая, тихо говорила Лотти. — Кто знает, сколько гадостей ты натворил в течение этих месяцев. Ведь ты отец моих детей, моих бедных девочек… Кто знает, какие темные дела тяготеют на совести их отца…