Избранные произведения в двух томах. Том 2

Рекемчук Александр Евсеевич

— Не знаю… — говорит Светлана. — Все это очень далеко: октябрь, заграница…

Сдвинула брови — резкая, прямая складка взбежала на лоб. Глеб удивился: он впервые заметил эту складку на ее лице, обычно спокойном и ясном.

— Ты о чем, Ланочка?

Это он придумал: «Лана, Ланочка». Ей нравится.

— Тяжело, Глеб… Понимаешь, очень тяжело все складывается. Я не о нас с тобой — о промысле. Что делать — не знаю… Вот когда врач приходит к больному и видит, что уже ничего нельзя сделать. Все на него надеются, верят, что он все может. А он уже ничего не может… Однако садится выписывать

лекарство: какую-нибудь безвредную микстуру. Добро — по-латыни… Нельзя же ему просто взять чемоданчик и уйти!

Глеб слушал ее внимательно, даже настороженно. Светлана знала и ценила в нем эту настороженность. Не было у Глеба Горелова привычки, свойственной иным людям: в дремоте ума пропустить мимо ушей то, что говорит собеседник, кивая при этом: «Да… Конечно…» Он никогда и ничего не принимал на веру и даже из-за пустяка готов был лезть на рожон.

— Ну, нет. Врачи не такие. Я про настоящих говорю… Они — народ упрямый. Уже, к примеру, пациентова душа в раю рюкзак скидывает, а врач все еще не соглашается: «Неправильно, дескать, помер… Вразрез с научными достижениями».

Она усмехнулась:

— Хороша шуточка…

— А я не шучу! — горячо возразил Глеб. — Послушай, Лана… Давай говорить всерьез.

«Опять про дыни?»

— Ты когда-нибудь такое слыхала: за-контур-ное за-вод-не-ние?

Глянул выжидающе. Удивить, что ли, собрался звучным техническим термином. «Ты слыхала когда-нибудь?..» Это он, механик-самоучка, спрашивает ее — инженера!

— Слыхала, Глеб… А ты об этом где вычитал?

— Неважно, — отмахнулся он. И повторил настойчиво: — Законтурное заводнение. Скажи, почему у других оно есть, а у нас нет?

— Потому что здесь его применить нельзя. Здесь не Баку… Здесь — Север.

— Значит, нельзя?

— Нельзя.

— А почему?

«…Почему?» — этот же вопрос не раз задавала и сама Светлана, когда приехала работать в трест «Печорнефть».

В ее чемодане хранилась толстая пачка тетрадей в клеенчатых переплетах, перевязанная лентой от именинного торта, — конспекты лекций. А в коробочке из-под духов «Серебристый ландыш» (тоже именинный дар) — стопка шпаргалок, исписанных бисерным почерком в страдные ночи перед экзаменами (о нет, этими шпаргалками она, конечно, не пользовалась: просто так, для памяти и систематизации знаний)…

В конспектах и шпаргалках отводилось важное место вопросам искусственного воздействия на пласт. Вторичные методы добычи нефти, примененные в широком масштабе вскоре после войны, уже завоевали полное признание. Именно у нас. Поскольку даже Соединенные Штаты Америки в этом отношении позорно отстали: бурят там быстро, умело, удачливо, но, завидев непочатую краюху, швыряют недоеденный кусок.

И вот, очутившись в Верхнепечорском районе, Светлана с удивлением узнала, что вторичными методами пренебрегают не только в Соединенных Штатах. Здесь, в «Печорнефти», этим тоже никто не занимался.

«Почему?» — недоумевала Светлана.

Ей объяснили. Во-первых, ей объяснили, что здесь не Баку. Во-вторых, что здесь не Второе Баку. В-третьих…

— В-третьих, взять хотя бы наше месторождение — Унь-Ягинское…

Но это уже не ей объясняли. Это уже сама Светлана Панышко объясняет Глебу, который слушает ее насупясь, настороженно.

— Возьми Унь-Ягу. Месторождение вытянулось в длину на тридцать километров. Конфигурация изломанная… Здесь, чтобы закачивать воду по контуру нефтеносной площади, нужно бурить новые скважины. Десятки скважин… А кто их станет теперь бурить на Унь-Яге? Это же миллионы стоит!

— Зачем бурить новые? — возразил Глеб. — Можно закачивать поду в старые скважины: все равно от них пользы как от козла молока.

Как ни старается Светлана улыбнуться помягче — улыбка у нее получается довольно язвительной:

— Но это уже будет называться не законтурным заводнением, а внутриконтурным. Совсем другой принцип.

— А мне наплевать, как это называется. Не в принципе дело! — грубит Глеб. — Я одно знаю, что воду можно качать и в старые скважины.

«Да, можно…» — про себя соглашается Светлана Панышко.

Ей и самой не раз приходила в голову мысль о том, что на Унь-Ягинском месторождении можно применить внутриконтурное заводнение пласта. Закачивать воду в старые, выдохшиеся скважины — и эта вода, заполняя подземные глубины, будет с огромной силой давить на продуктивный пласт, заставит его выбросить через устья соседних скважин остатки нефти…

Да какие там «остатки»! Еще сотни тысяч тонн нефти покоятся в девонских глубинах. Каждый комок песчаника густо пропитан черной земной кровью. Но недра уже бессильны вытолкнуть это богатство наружу — из года в год снижалось пластовое давление.

И эту иссякшую силу могла бы восполнить нагнетаемая в пласт вода — обыкновенная, живая вода.

Светлана и сама думала об этом. Но…

— У нас на Севере условия специфические, — доказывает она Глебу. — Ведь это же ясно, что зимой вода замерзнет в трубах и разорвет их. Нефтепроводы — и те едва спасаем от морозов… Значит, надеяться на одно лишь лето? Нет, вторичные методы — это не купальный сезон…

Да, кто-то в тресте выразился именно так: «Вторичные методы — не купальный сезон. Нельзя». Ей сейчас не стоило большого труда парировать возражения Глеба — такие же доводы недавно выдвигала она сама.

Однако Глеб не унимается:

— Чепуха! Трубопроводы можно отогревать: какая разница — вода в них или нефть? Дело вовсе не в этом…

— В чем же?

— А я скажу!!

Кажется, сейчас он окончательно рассвирепеет.

— Вот я удивляюсь, — свирепеет Глеб Горелов. — Почему так? Приезжает на промысел новый человек. Из института приезжает, из Москвы. Там ему лекции читали профессора, научные светила. Самые последние достижения, самое что ни на есть новое в голову вдалбливали! А приехал человек на работу, и ему здесь говорят: «Очень приятно, мол. Уважаем вашу образованность. Но прежде чем других учить, сами поучитесь. Понюхайте настоящего производства. Пообвыкните. Мы, дескать, тоже не лыком шиты». Что не лыком — это верно: техника здесь уже… двадцатых годов достигла, что называется «на грани фантастики»! Однако новый человек и такого производства не нюхал. Ну, и начинает понемногу привыкать. А то, чему его в институте учили, — забывать понемногу… Глядишь, через год-другой и совсем привык. Обтесался. Сам уже других поучает: «Это вы бросьте… Мы тоже не без дипломов!»