Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
Но все эти различия не играют решающей роли. Куда важнее практическое назначение лыж.
Если ты, например, собираешься установить рекорд по скоростному бегу, то тебе больше всего подойдут беговые лыжи. Они легки, как перышко, изящны и гибки, как девичья талия. А если тебе по душе острые ощущения и ты хочешь кататься с гор, то тебе следует купить слаломные лыжи. Они шире, толще, тяжелее. Кроме того, для прочности, они по краю окованы железом. Это очень крепкие и надежные лыжи. И если тебе где-нибудь на крутом спуске доведется (не дай бог!) поломать ноги, то даже в этом крайнем случае лыжи останутся
Существуют еще прыжковые лыжи. На них прыгают с трамплина. Они сочетают прочность слаломных лыж и легкость беговых.
Но мы не будем продолжать описание всех и всяких лыж, которые существуют на свете и продаются в большом спортивном магазине по улице Горького в Москве.
Мы не будем продолжать их подробное описание по той простой причине, что все эти лыжи никуда не годятся, если сравнить их с лыжами, на которых морозным январским утром шел по тайге Николай Бабушкин — главный герой этой повести.
Он шел по тайге. Было морозное январское утро.
Не то чтобы очень раннее утро, а часов десять или половина одиннадцатого утра. Пускаться раньше в этот путь не имело смысла, поскольку в середине января на Севере поздно восходит солнце. Скажем, восемь часов утра: уже самый ленивый вылез из спального мешка и чешется спросонок, самый скорый уже сидит на котлопункте и ест подогретые щи — а вокруг непроглядная темень, густая, как деготь, еле-еле подсвеченная снизу холодным сиянием сугробов. Девять часов утра: люди уже топорами стучат, звенят мастерками, иной молодец уже половину нормы освоил, а другой молодец уже догребает в кисете махру, — а вокруг полумрак и сумрак, черные тени деревьев, черные тени построек, все черным-черно.
И только часам к десяти небосклон розовеет, потом желтеет, потом наливается синевой. Восходит солнце.
Оно восходит на юге. Не на востоке, где ему положено появляться спокон веков, а именно на юге. Потому что у этих суровых широт, в верховьях Печоры, появление солнца в середине зимы — особая милость. В низовьях Печоры его вообще целый месяц не видят. Там в эту пору живут совсем без солнца и пользуются календарем. А на Верхней Печоре солнце все-таки появляется, даже в средине зимы. Но появляется оно ненадолго — так, мимоходом. Оно лишь краешком задевает эти места. Оно высовывается бубном из-за кромки леса на юге — и это его высшая точка, его апогей. Повисев часок, солнце заходит. Тоже на юге. Не на западе, где ему положено заходить спокон веков, а именно на юге.
Конечно, ученые астрономы или сотрудники Планетария могут оспорить это утверждение. Они могут авторитетно докапать, что на Верхней Печоре, как и всюду, солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Им, конечно, видной через трубу.
Но тогда остается предположить, что в середине зимы на Верхней Печоре восток и запад перемещаются к югу. Они перемещаются к югу и совпадают в одной точке — в той самой точке, где появляется, висит и, повисев, исчезает солнце. В этой, стало быть, точке — и восток, и юг, и запад. А все остальное пространство, все, что остается, — кромешная тьма, студеные сполохи в небе, тяжелое бремя снегов, угрюмая щеть тайги, тундра до океана, все, что есть вокруг, и все, чего нет вокруг, — это Север. Один только Север, куда ни глянь.
Коля Бабушкин вышел в путь, едва рассвело. Он прикинул, что если идти напрямик через тайгу, если отклониться от «уса», все равно заметенного вровень с целиной, если срезать угол, то можно засветло достичь Джегорского тракта. А там садись на любую попутную машину и кати до самого Джегора. За хорошим разговором с хорошим водителем и не заметишь, как будет Джегор. Можно попасть в Джегор до конца рабочего дня и тотчас заняться делами. Пойти прямо на кирпичный завод, прямо к главному инженеру Черемныху и прямо сказать ему, что за такие порядки нужно снимать с работы, что за такие порядки нужно — мордой об стол…
Вот уже третий день Порожский стройучасток не работает. Нет кирпича. Весь кирпич, какой был, пошел в кладку. Запас иссяк. Конечно, люди на стройучастке не сидят без дела и не плюют в потолок — в тех домах, что они строят, еще и потолков нету, одни стены. И прораб Лютоев не такой человек, чтобы позволить кому-то сидеть сложа руки. Он всегда найдет людям работу. Если ее нет — так он ее выдумает, работу. Заставит какой-нибудь забор городить. Или щепу щепать. Или снег лопатить. За все это по нарядам — честь честью — деньги заплатят, и люди без заработка не останутся.
Однако Порожский стройучасток не для того создан, чтобы щепу щепать и снег лопатить, не для того, чтобы люди просто имели заработок.
К маю у Порогов, на берегу Печоры, должны стоять восемь типовых домов — с окошками, крылечками, водосточными трубами, все как полагается. В мае сюда приедут буровики со своими семьями. Они начнут разбуривать Порожскую нефтеносную площадь, и нужно, чтобы с самого первого дня буровики и их семьи жили в человеческих условиях. А не в палатках, как живут сейчас люди прораба Лютоева: они и сейчас, среди зимы, живут в палатках. Палатки у них, конечно, утепленные — засыпанные снегом, — но все-таки палатки. А где же им еще жить, строителям, если до них на Порогах ни кола ни двора не было, если до них тут было пустое место? Вот они и живут среди зимы в палатках — люди прораба Лютоева. И строят восемь типовых домов на берегу Печоры. К маю эти дома должны быть готовы.
И вот в самый разгар строительства кончился кирпич. Его должны были доставить сюда с Джегорского кирпичного завода. Главный инженер завода Черемных, с которым прораб Лютоев сносился по рации, обещал, что кирпич будет. Но кирпича нет. Строить не из чего.
Прораб Лютоев велел своим людям городить забор, чтобы они не сидели сложа руки и не остались без заработка. Он отмерил им стальной рулеткой дневное задание по строительству забора, а монтажнику Николаю Бабушкину велел зайти в палатку.
— Слушай, Бабушкин… — сказал в палатке прораб, сматывая стальную ленту рулетки. — Я сейчас с тобой буду разговаривать не как с подчиненным мне рабочим, а как с государственным деятелем… Садись вон на ту койку.
Николай Бабушкин сел на койку, заправленную армейским одеялом.
— Ты мне скажи, Бабушкин, — продолжал прораб, — на кой ляд мы тебя выбрали в райсовет? Зачем мы тебе оказали эту высокую честь, а?
Прораб Лютоев рывком, будто шашку из ножен — наголо, выхватил стальную ленту рулетки и ткнул ее в плакатик, приклеенный изнутри к брезентовой стене палатки.