Избранные произведения. Том 1
Шрифт:
Лань. Стихотворение посвящено Софии Вышнеградской, знакомой Городецкого, музыкантше-любительнице.
Полуверка. Первая публикация в газете «Русское слово» 1 (14) января 1912 г. сопровождено примеч. автора: «Полуверки носят на груди серебряный круглый щит, называемый блястою, поголовно упиваются лишвою, т. е. эфирной водкой».
Черница. Черница— монахиня.
Ведриночка. Стихотворение посвящено Марии Андреевне Ведринской (1877) артистке театра В. Ф. Комиссаржевской и Александринского театра.
Полонянка. Ушкуйник— речной разбойник.
Ерусалим. Здесь: святая обитель.
Сказка. Погост—
Шестая книга стихотворений Городецкого, вышедшая в свет между 24 апреля и 1 мая 1914 года, но работа над восьмистишиями начата была автором значительно раньше. Так, Блок еще 24 декабря 1911 года записал в «Дневнике», что автор ему «читал хорошие восьмистишия»; об этом же запись от 5 января 1912 года: Городецкий «читал стихи, некоторые хорошие — «восьмерки», как он называет» (Блок А., т. 7, с. 108, 119). Название книги, возможно, было подсказано А. Белым — в «Воспоминаниях об Александре Блоке» Городецкий писал: «Долго искал он (Блок, — Е. П.)объединяющего названия для новой книги. Помню, Белый на узеньком листике своим порхающим почерком набросал около десятка названий — было среди них «Зацветающий посох». К выходу книги Блок остановился на «Нечаянной радости» («Печать и революция», 1922, № 1, с. 79). По-видимому, это название сохранилось в памяти Городецкого, и через семь лет он использовал его, несколько изменив только смысл первого слова. Книга открывалась посвящением «Нимфе», то есть А. А. Городецкой (см. коммент. на с. 434) и в нем, в частности, говорилось: «Эта вереница восьмистиший сложилась, за малыми исключениями, в 1912 и 1913 гг…. Здесь отразился пережитый мною и многими в наши дни кризис мировоззрения, а именно символизма… Может быть, иные строки этой книжки убедят в этом не одну тебя. По крайней мере будучи именно акмеистом, я был, по мере сил, прост, прям и честен в затуманенных символизмом и необычайно от природы ломких отношениях между вещью и словом. Ни преувеличений, ни распространительных толкований, ни небоскребного осмысливания я не хотел совсем употреблять. И мир от этого вовсе не утратил своей прекрасной сложности, не сделался плоским». Выход книги был поддержан одним из столпов акмеизма, Н. Гумилевым, писавшим: «Поворотный пункт в творчестве поэта Сергея Городецкого — «Цветущий посох». Обладатель неиссякаемой певучей силы (и в этом отношении сравнимый только с Бальмонтом), носитель духа веселого и легкокрылого, охотно дерзающего и не задумывающегося о своих выражениях, словом, кудрявый певец из русских песен, он наконец нашел путь для определения своих возможностей, известные нормы, дающие его таланту расти и крепнуть» (Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. Пг., 1923, с. 185–186). Резко отрицательно отозвался в своей рецензии на книгу поэт и критик Борис Садовский: «Мысль автора — дать непременно «вереницу восьмистиший»… отзывается надуманностью и обличает напряженность чисто литераторского изобретения. Восьмистишие вообще — труднейшая форма: это — миниатюра, в которую приходится уписать целую картину на клочке. Такой мастер слова, как Фет, лишь в самые последние годы жизни прибегал к восьмистишию, причем ему удалось создать всего несколько шедевров… На примере же г. Городецкого мы видим, что недостаточно одной внешней формы для того, чтобы заставить книгу жить» («Северные записки», 1914, №5–6, с. 175).
Эпиграф к первому разделу книги, как отмечено самим автором на принадлежащем ему экземпляре, — из стихотворения его отца — М. И. Городецкого; ко второму разделу — из стихотворения Пушкина: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…» и к третьему разделу — из стихотворения Лермонтова «Воздушный корабль» (у Лермонтова: «Другие ему изменили»),
« Над морем лежу, на скале распростертый.» — Стихотворение написано летом 1913 г. в Новом Симеизе, где тогда отдыхал Городецкий с женой Анной (Нимфой) Алексеевной и дочерью. «Милые, славные, дорогие Городецкие, — писал А. К. Лядов в Новый Симеиз 16 июня 1913 года. — Знаете ли вы зубную боль? О, Вы не знаете зубной боли! А вот Достоевский так знал. Вспомните его «Записки из подполья», и Вы поймете, что я пережил за это время. Лето началось ужасно… Я начал заниматься «Ангелом». Скоро приступлю к инструментовке. Что работает Сергей Митрофанович?..»
« Шестидесятница родная…» — Мать— Екатерина Николаевна Городецкая (1845–1920). Городецкий писал в автобиографии «Мой путь»: «Мать, урожденная Анучина, получила комплименты от Тургенева, когда обрезала буйные косы и надела очки на ясные глаза. Потом дружила с одной из жертв «слепцовской коммуны».
« Счастливый путь, родимый наш, великий…» — Написано в связи со смертью Л. Н. Толстого.
« В лавчонке тесной милого глупца». — Написано по случаю приобретения первого издания стихотворений Ф. И. Тютчева, напечатанного в 1854 г. в С.-Петербурге, в типографии Э. Праца. Книга в библиотеке Городецкого не сохранилась.
« Бальмонт, наш пленительный, сладостный гений…» — Бальмонту Городецкий посвятил и еще одно стихотворение «Странник мира», опубликованное в «Солнце России» к 25-летию творческой деятельности поэта:
Я тебя никогда не видал, Но твой голос я с детства заслышал, Но с годами все выше и выше За тобой свой восторг устремлял…Сохранился портрет К. Бальмонта, нарисованный С. Городецким.
« И зачем-то загорались огоньки». — Стихотворение посвящено Вячеславу Ивановичу Иванову, поэту, филологу, теоретику символизма. В начале творческого пути Городецкий был тесно связан с Вяч. Ивановым, часто встречался с ним, участвовал в его знаменитых «средах». В архиве Городецкого сохранилось несколько писем Вяч. Иванова. Они написаны в 1921 г., когда поэты встретились в Баку, где Городецкий работал в КавРОСТА, а Вяч. Иванов преподавал в университете. К тому же времени относятся несколько портретов Вяч. Иванова, нарисованных Городецким, и рукописный журнал, целиком посвященный Иванову.
« Я и днем, и в тихий вечер приходил…»— Посвящено Лидии Дмитриевне Зиновьевой-Аннибал (1866–1907), писательнице, жене В. И. Иванова.
« Тайным утром, в час всеснежный…»— Стихотворение было послано Георгию Чулкову в декабре 1913 г. С Чулковым Городецкого связывали сложные литературные и житейские отношения. В 1920 г., встретив Городецкого после долгой разлуки, Г. Чулков обратился к нему со стихотворением (не опубликовано):
Тебя узнал я, Городецкий, На новом поприще твоем: Все тот же смех, живой и детский, И все вокруг тебя вверх дном. Но знаю, друг, в душе поэта Живет волшебница-печаль, — И дымным заревом одета Тобой угаданная даль. Недаром в Грузии беспечной Ты вечную тоску обрел, И в нашей жизни быстротечной Змеиный чувствовал укол…«Седой и юный, Руси простивший…»— Морозов Николай Александрович (1854–1946), народоволец, ученый, поэт, дружил с Городецким. На своей книге «Звездные песни» он написал в 1920 г.: «Дорогому другу Сергею Митрофановичу Городецкому от всей души. Н. Морозов». В архиве Городецкого сохранился автограф адресованного ему стихотворения Морозова:
«Полно убиваться, Полно тосковать Пусть снега кружатся Под окном опять, Пусть метели сеют Горы у ворот, — Летом все растает. И снега и лед.6 окт. 1922
Николай Морозов
Цель жизни — преодолевать препятствия».
«С какой тоскою величавой…»— Владимир Пяст, автор книги воспоминаний «Встречи», где многие страницы посвящены Городецкому, его ранней литературной деятельности.
«Звериный цесарь, нежити и твари…»— Алексей Ремизов (1877–1957), писатель.
«Как только вспомню этот голос…»— Зелинский Фаддей Францевич (1859–1944), филолог-классик, профессор Петербургского университета. Городецкий слушал у него лекции по античности. Зелинский присутствовал на «башне» Вяч. Иванова, когда Городецкий впервые читал там «ярильские» стихи в 1905 г. На книге Ф. Зелинского «Из жизни идей», т. II. СПб., 1905, надпись: «Сергею Митрофановичу Городецкому на добрую память. Автор».
«В сердце дверь всегда открыта…»— Щепкина-Куперник Татьяна Львовна (1874–1952), поэтесса, переводчица. Щепкина-Куперник вспоминает это стихотворение в письме Городецкому, посланном 15 сентября 1941 г.:
«Сердечно уважаемый Сергей Митрофанович, если Вы меня еще помните, как уверяет наш общий молодой приятель Н. Любимов, — то может быть и захотите пойти навстречу моему желанию. Он говорил мне, что Вы редактируете славянский сборник. Мне очень трудно сейчас без работы не столько материально, сколько душевно… Заказана была мне книга воспоминаний к Октябрю — но Вы сами понимаете, что все воспоминания побледнели перед действительностью… Помните Мариоки? Помните «Твой сад»?.. Как все это давно было…»