Избранные произведения. Том 1

Городецкий Сергей Митрофанович

«Подвал сырой…»— Первое опубликованное стихотворение Городецкого. В автобиографии «Мой путь» поэт писал: «Александр Рославлев взял у меня стихотворение «Папа, не ходи работать, папа, не ходи! Наше счастье впереди…» и передал в редакцию журнала «Истина», где оно вскоре и было напечатано, раньше, чем взятые Брюсовым в его «Весы» стихи про Ярилу».

Микеланджело, Девушка из Помпеи. Эти четырнадцать стихотворений были написаны в результате двух поездок Городецкого в Италию в 1912–1913 гг. Поэт готовил отдельный сборник итальянских стихов, но он не вышел в свет из-за первой мировой войны.

В саду у Репина.Стихотворения были опубликованы в специальном

номере журнала «Нива», посвященном 70-летию И. Е. Репина. В шуточном стихотворении «Случайная встреча», обращенном к К. И. Чуковскому, С. М. Городецкий вспоминал те далекие годы, когда они часто виделись в Куоккале у И. Е. Репина:

Ну вот, мы встретились, Корней, Под фрескою кинокартины. Вы, как из бездны прежних дней, Меня окликнули: — Серджина! Я покупал три пирожка — (Что может быть еще нелепей), А вы летели в облака: — Про вас писал я… В книге «Репин». Стихи писали вы про сад, А я просил про человека… Случайной встрече был я рад — На гребне дней, на вздыбе века…

В книге «Репин» К. И. Чуковский обратился к Городецкому с просьбой написать стихи о Репине к его юбилею. Поэт в один день написал стихотворение, но оно оказалось лишь талантливым изображением той обстановки, в которой жил Репин, правдивой зарисовкой с натуры. Самого же художника в нем не было. И Городецкому пришлось писать второе стихотворение.

И. А. Бродский пишет в воспоминаниях о Чуковском, что Корней Иванович замечал: «Городецкий — очень способный рисовальщик. Репин говорил ему: «Вы — талант! Вы сможете стать художником! Но лучше оставайтесь поэтом! Вы уже нашли себя…»

Горюшко. О судьбе этого стихотворения Городецкий писал Чуковскому: «Дорогой Корней Иванович. Сейчас принесли мне 197 р. за «Горюшко», которое Вы удостоили помещением в детском альманахе. Благодарю Вас не за это, конечно, а за то, что взяли на себя честь печатания этого довольно-таки известного стихотворения в первый раз на том языке, на котором оно написано, т. е. на русском.

У этого стихотворения странная судьба (это мои советские «Звоны-стоны»)… Я их везде читал и везде хвалили, но напечатать их, как вообще мне свои стихи, почему-то не удавалось. Их (стихи «Горюшко») перевели на белорусский и украинский языки и напечатали. Но по-русски они появились впервые… Второй раз Вы меня смело пропагандируете!»

Послесловие. Этим стихотворением должна была закончиться книга, посвященная жене поэта Анне (Нимфе) Алексеевне Городецкой. Ее издание не состоялось. «В 1945 году, — писал Городецкий в автобиографии, — я потерял жену, вернейшего друга и соратника всей моей творческой жизни».

Достоевский. Стихотворение было написано в 1929 г. В 1967 г. Городецкий переработал его. Оно было включено в составлявшийся и редактировавшийся при жизни автора сборник «Северное сияние». Об отношении Городецкого к Достоевскому говорится в неотправленном, сохранившемся в архиве поэта письме Я. Коласу: «Библиотека отца состояла из сочинений классиков в первых изданиях. Я читал все. Но старший мой брат Борис вскоре обогатил мое литературоведчество. Вдова Достоевского, Анна Григорьевна, с которой я много позже, в салоне барона Дризена, спорил по вопросу о том, пользовался ли Федор Михайлович в своих анализах человеческой души сочинениями современных ему психиатров, на каковой вопрос она отвечала, стуча посохом по блестящему паркету, — нет, никогда — вот эта Анна Григорьевна решила взять студентов для распространения первого полного, предпринятого ею, издания сочинений Ф. М. И мой брат — посмертное спасибо ему за это — взял меня с собою на Николаевскую

улицу, на квартиру, где умер Ф. М.

Помню: мрачная передняя, большой кабинет с темными обоями, с мрачным диваном, с толстыми, набитыми книгами шкафами, с затоптанным — рисунка разобрать нельзя — ковром, с тяжелым письменным столом, с густыми, едва дающими дорогу свету портьерами на окнах… Кабинет Достоевского был мрачен. Брат увел меня, и вскоре на его столе появились томики первого полного собрания сочинений Достоевского. В голубовато-зеленоватых обложках. Я их съел, как съел все запретное: «Человеческое, слишком человеческое» Ницше (не принял: похоже на Евангелие, но хуже), Писарева и Чернышевского, по которым я только лазал, не понимая, почему так длинно. Из Достоевского я взял только одну мысль — главную: «Жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен». Я вполне мог подчиниться этой мысли, потому что мое детство говорило о том, что оно — правда. Я тогда же составил завещание на случай моей смерти (которая стала подругой моей мысли со дня моего ранения на пожаре) и просил, чтобы на моей могиле написали только: «О мире всего мира».

Вот это первая моя встреча с Достоевским.

Вторая. К 1929 году я уже десять лет был полноценным советским гражданином. Лет за пять до этого в статье об Андрее Соболе, покончившем самоубийством у памятника Достоевского, где теперь стоит Тимирязев (резца Меркурова, который не понял Достоевского), в «Известиях» я предостерег от всех ядов, которые таятся в Достоевском, и стихотворение, посвященное Андрею Соболю, я закончил словами:

Федор Михайлович, долго ли Будете нас вы пытать?

В 1929 г. я написал стихотворение «Достоевский». Оно до сих пор не опубликовано…

Оно начинается:

Уйдите, уйдите! Я вас не хочу. Я вас умоляю, учитель, — уйдите! Смеетесь! Ошиблись. Я мчусь, я лечу В пылающем вихре вам страшных событий.

И в конце:

И словом, борьбой, как у вас налитым, Хочу рассказать я про бунт человечий. Я, Федор Михайлович, в буре мечты Взвалить вашу страшную ношу на плечи.

В этом стихотворении поставлена вся проблема Достоевского… Главное в нем: жизнь — борьба, жизнь без мечты о человеческом счастье — смерть…

Достоевский в третий раз возник передо мной в начале Отечественной войны. Никто, как он, так резко не разоблачил мировое значение немецкого мещанства, предсказал то, что сейчас делается в Америке: мещанизация демократии…

В канун 41 г. я предлагал Чагину выпустить антинемецкие статьи Достоевского, попутно разъяснив смысл «Бесов». Он почти согласился. Но мне велели ехать в Ташкент, когда я записался в ополчение. Вопрос повис в воздухе. Ты правильно его опять поднимаешь… Из Достоевского можно сделать бич мещанства…» Стихотворение опубликовано в сб.: Городецкий С. Северное сияние. М., Советский писатель, 1968.

Арфа. Стихотворение посвящено замечательной советской артистке Вере Григорьевне Дуловой, подруге дочери поэта. Он искренне восхищался ее мастерством и посвятил ей несколько стихотворений. Одно из них — шутливое — было написано после того, как В. И. Дулова дала концерт на дрейфующей станции «Северный полюс»:

На Северный полюс Ты вдруг улетаешь. Я не беспокоюсь, Что ты там растаешь. Опасность другая Грозит всей Европе, Что, струны строгая, Ты полюс растопишь…