Избранные произведения. Том 1
Шрифт:
Сад. «За каждым домом был сад, — писал в статье «Город призраков» Городецкий, — взлелеянный своим хозяином. Алые там наливались яблоки. Сложная сеть каналов поила сады. И вот нет воды. Гибнут сады. Сгорают на жгучем солнце плодовые деревья» («Об Армении и армянской культуре», с. 33).
Ангел Армении. Масис— древнее название горы Арарат. Ахтамар— остров на озере Ван. Айастан— древнее название Армении. Надежда на возрождение попранной земли звучит и в публицистике Городецкого того времени. Он писал в очерке «Жизнь неукротимая»: «И вот тогда же, в этом крестном пути, я увидел, что, несмотря на все беды беженства, жизнь не прекращается, все идет своим чередом: дети родятся и растут, старики умирают, а девушки вставляют серьги в ноздри, чтобы дурной глаз не сглазил их красоты,
Двенадцатая книга стихотворений Городецкого, вышедшая в июне 1921 года и в общем довольно сочувственно принятая критикой. В рецензии П. Анапского, между прочим, было сказано: «Книга эта — сплошной гимн советской власти, «Серпу и Молоту и Труду»… В этой книге уже сказался яркий певец пролетарской революции, впитавший в себя тончайшие изгибы новой эпохи» («Советский юг», 1921, 29 октября). И. Оксенов также считал, что «развертывающаяся ныне великая социальная борьба» воспринята автором горячо и передана «местами с подлинным пафосом». Вместе с тем, по мнению рецензента, «в иных местах чутье изменяет поэту, или же у него не хватает поэтического напряжения, и вместо огненных слов выходят бледные трафареты» («Книга и революция», 1922, № 3 (15), с. 73). Наконец, Брюсов в обзоре «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии» отнес Городецкого к числу «тех, кто нашли в себе живой отклик на современность. Его стихи — шаги вперед, а не топтанье на месте, именно в том, что он взялся за новые темы («Серп», 1921, стихи в бакинских изд. и др.). В технике творчества для самого Городецкого ново, что он усвоил себе некоторые приемы, прежде ему чуждые (например, свободный стих Верхарна), но в целом она осталась старой техникой символистов. Городецкий в этом не перешагнул через самого себя, а местами не вышел даже из того стихотворного фельетона, который губил целый период его творчества. Спасительность разрыва с символизмом сказалась только в способности влить свою поэзию в жизненное русло наших дней» («Печать и революция», 1922, кн. 7, с. 51).
Орфеям Севера. Стихотворение было напечатано 1 февраля 1920 года в бакинской газете «Трудовое знамя» (№ 48, с. 3) в несколько иной редакции. Оно заканчивалось следующими строками:
Ковш захмеляющей брагою вспенен Песни звончей поцелуев. Здравствуй, зеленый Сергунька Есенин, Здравствуй, замшелый Микола, сын Клюев. Здравствуйте все, именами незнамы, Китеж подводный, Кремль чернозема. Каждому радуюсь радугой грома! Это ты самый, Многожеланный, Пятпоталанный, Рженый Орфей, Заливной соловей!Амбалы. Под названием «Амбал» и в другой редакции опубликовано в газете «Коммунист». Баку, 12 окт., № 135.
Промысла. Городецкий называл Азербайджан «страной огня». В статье под этим названием он писал: «Для художника нефтяное производство — неиссякаемая тема. Своеобразной поэзией овеяны силуэты вышек и вся жизнь внутри них… В гигантских котлах, в бесчисленных трубах живет, дышит и преображается по воле трудовых рук носительница тепла, света и движения — нефть…» Илоты— здесь: рабы.
Кофе. А. В. Луначарский писал, что «Кофе» — «стихотворение значительное, полное сдержанного гнева и вместе с тем пленительное». Было впервые опубликовано в газете «Понедельник», Баку, 5 января 1920 г., в несколько другой редакции. В автобиографии Городецкий вспоминал: «В декабре 1919 года я прочитал в кабачке стихотворение «Кофе» про остров Яву, вскоре переведенное на английский, французский и голландский языки» («Мой путь», с. 327).
Тринадцатая книга стихотворений Городецкого, вышедшая в первой половине февраля 1923 года. Критика встретила книгу довольно разноречиво. Так, анонимный рецензент в «Бюллетене книг» писал: «И в умелом старорусском стиле автора, подчас довольно удачно обряжающем злободневный сюжет, и в изысканной рифмовке, и в его стихотворениях в стиле «омужиченного», «русифицированного» Маяковского — смотрит на вас не певец революции, а профессиональный литератор, взявшийся за очередную тему», и из всего сказанного делал неожиданный вывод: это «скорее агитационная, чем строго художественная книга» («Бюллетень книг», 1923, № 4, стлб. 56). Иначе оценил книгу Н. Изгоев: «Уже с 1920 г. Сергей Городецкий перешел в советский лагерь, стал писать о революции, воспевать ее. Больше того, сейчас он уже стоит в рядах тех поэтов, которые не только воспевают революцию, но и активно участвуют в советском строительстве… Много тщательно отделанных, стройных красочных стихов в книге, да одного очень, очень важного не хватает: не чувствуешь того, о чем говорит поэт… Сергей Городецкий знает, видит наш быт. Он слился с нашим бытом. Но мы знаем об этом не из его творчества, выраженного в «Мироломе» («На посту», 1923, № 1, стлб. 173–176). Очень высоко была оценена книга в анонимной рецензии, опубликованной в «Известиях»: «Сергей Городецкий — один из немногих поэтов старшего поколения, не только стоящий на «советской платформе», но и целиком приемлющий коммунистическую идеологию революционного пролетариата… Звучны, четки, образны и сильны стихотворения «Европа», «Набат», «Метель»… Пленительно молодое, свежее и светлободрое стихотворение «Индия»… Великолепны также «Русь» и «Красномосковье». В стихах т. С. Городецкого доподлинная современность; он отразил город сегодняшнего дня, его «настроения», его дыхание, и лейтмотив, основной тон этой отраженной поэтом современности — пролетарская революция, суровая, грозная и в то же время солнечная и весенне-ликующая» («Известия», 1923, 27 февраля). Много позже А. В. Луначарский оценил ряд стихотворений этой книги, связанных с темой Руси, как цикл «восторженных приветствий и признаний в любви к новой России» (ЛН,с. 46).
Книга вышла в конце сентября 1929 года в издательстве «Никитские субботники». Москва. Посвящена дочери поэта Рогнеде (по мужу Рети). Тираж книги 2000 экземпляров.
Notturno. («Ночное» — и т.). Печатается по сб. «Грань».
Н. Е. Жуковскому. Стихотворение посвящено выдающемуся русскому ученому, основоположнику гидро- и аэродинамики Н. Е. Жуковскому (1847–1921).
Владимиру Юнгеру. Владимир Александрович Юнгер (1883–1918), поэт и педагог. Автор сборника «Песни полей и комнат» (СПб., «Цех поэтов», 1914 г.), посвященного Сергею Городецкому. Владимир Пяст в книге «Встречи» писал: «На… втором собрании нашего кружка присутствовали присоединившиеся к нему со стороны Городецкого его товарищи — братья Юнгеры. Чистенько одетые студенты, один универсант, другой архитектор — как выяснилось вскоре — марксисты. Один брат, В. А. Юнгер, уже несколько лет как умер. Во время войны он выпустил книгу стихов «Песни полей и комнат». В этой книге были терцины и всякая другая строгая форма. Но помню также строки, посвященные С. М. Городецкому:
Тебе, я знаю, любо все земное: На скромно убранном столе Ты встретишь острый сыр с душистою слезою, И фрукты крымские в старинном хрустале, И золотой налив, и виноград жемчужный Обступят вин любимых ярлыки… И мирно полетят слова беседы дружной, Как журавлиной стаи вожаки…»(Пяст Вл. Встречи, с. 77–78)
Мальва. Рассказ М. Горького. Имагра— водопад в Финляндии.
«Увенчан терном горькой славы…»Стихотворение написано в Баку сразу после получения сообщения о смерти А. Блока. Узнав о его кончине, Городецкий писал: «В Петербурге скончался лучший лирик наших дней, поэт двух революций, Александр Блок, поэзия которого останется живой на долгие времена… На грани двух миров стоит он зоркий и печальный, проклиная прошлое и благословляя будущее» («Искусство». Баку, 1921, № 2–3, с. 57–58). В заключительной строфе стихотворения явственна перекличка со словами из воспоминаний Городецкого о Блоке: «Кто слышал Блока, тому нельзя слушать его стихи в другом чтении. Одна из самых больных мыслей при его смерти: «Как же голос неизъяснимый не услышим?»
25 августа 1921 г. это стихотворение Городецкий послал в Петербург Л. Д. Блок со следующим письмом: «Дорогая Любовь Дмитриевна. Осиротелый вместе с Вами, я чувствую себя беспомощным перед этим великим, совсем для меня неожиданным горем. Неотступно стоит передо мной Ваш облик, там, в казармах, и все сиянье молодого Блока. Надолго-долго оставил нам Саша загадку в музыке своих стихов. Читаю их и слышу много нового. Мое поколение он пленил, всю молодую поэзию осенил своими крыльями, уже нездешними, над будущей он долго будет летать в зовущей высоте.