Избранные произведения. Том 5
Шрифт:
– П-по-моему, Х-х-ханафи…
Бывший пограничник, Ханафи Сабиров не переносил таких людей, которые терялись перед первой же трудностью. Злился он и на себя. Какого чёрта терпел он до сих пор этого ходячего болвана! Давным-давно пора было подумать о настоящем ветфельдшере.
Дед Галяк замахал на лошадей шляпой, чтобы сдвинуть их с места. Беспрестанно зевавшая лошадь нехотя, шатаясь, сделала несколько шагов и опять встала.
– Шатается, – сказал дед, обращаясь к Ханафи. – Должно быть, болезнь мозга. Русские называют её шатун.
– При шатуне, дед, лошадь буйствует, лезет на стену, бьётся, а этих с места
– Эта болезнь, Ханафи, по-разному протекает. Оно верно – чаще лошадь бьётся, буйствует, но, бывает, и тихо ведёт себя. Однажды…
И старый дед пустился, по обыкновению, в воспоминания о каком-то случае из своей долгой жизни.
– Придётся, Ханафи, съездить в Исаково за Григорием Ивановичем. Тот всё знает, – посоветовал он в заключение.
На лугу показался Газинур. Запотевшая белая рубашка прилипла к телу, новенькие брюки вываляны в конской шерсти, на ботинках толстый слой пыли.
Стоило Ханафи взглянуть на него, чтобы окончательно убедиться, что высказанное им утром предположение было правильно. Лицо председателя побагровело.
– Ты что же это, пучеглазый, бросаешь коней, а сам по девчатам шляешься?
– Моя вина, Ханафи-абы, – честно сознался Газинур, не пряча глаз под гневным взглядом председателя.
Прямой ответ несколько охладил Ханафи, но он продолжал по-прежнему сердито:
– Воображаешь, что повинную голову и меч не сечёт, и давай скорей признавать свою вину? Нет, так просто ты не отделаешься. Мы ещё поговорим с тобой. А сейчас садись, поедешь с нами.
Наказав Салиму и Газзану отвести больных лошадей в лазарет, Ханафи вскочил в тарантас. Чаптар понёс с места галопом.
Ханафи с дедом Галяком вылезли из тарантаса у новых амбаров, а Газинур поехал дальше, за Григорием Ивановичем, который слыл самым опытным, самым знающим ветеринарным фельдшером в районе.
– Смотри, не задерживайся, – предупредил его председатель. – Пулей лети! Заберёшь Григория Ивановича – и, не заезжая в правление, прямо в лазарет! Вечером ко мне зайдёшь…
Яростно погоняя Чаптара, Газинур весь отдался невесёлым размышлениям. В тридцать втором году лошади так же вот заболели какой-то странной, неизвестной болезнью. А позднее выяснилось, что это дело рук пробравшихся в колхоз кулаков. Много хороших коней пало тогда. Тех кулаков давно уже нет в колхозе. А всё ж таки как знать?.. Нельзя же сказать, что борьба в деревне кончилась. Ведь вывез же кто-то осенью прошлого года пшеницу из колхозного амбара, а до того, в горячую пору весеннего сева, неизвестные люди привели в негодность сеялки.
Руки Газинура сжались в кулаки. Правду говорят старые люди: если волк не делает своего волчьего дела, у него нутро ржавеет. И, подумав, что, быть может невольно, оказался пособником врага, парень застонал, словно от удара.
Вчера бригадир Габдулла послал освободившегося от распиловки Газинура на ночь в поле – караулить лошадей вместо заболевшего Морты Курицы. «Побудешь до рассвета и вернёшься», – сказал он. В другое время Газинур в точности исполнил бы приказание. Но ведь только накануне приехала из города Миннури, а он так стосковался по ней. И… договорившись с Газзаном и Гапсаттаром, Газинур вернулся в деревню.
– Иди, иди, – ещё подбодрил его Гапсаттар. – Кто из нас молодым к девчатам не бегал!
– Я недолго, скоро
Но когда Газинур прощался с Миннури, уже светало. Он заторопился и ускакал в поле, не переодевшись. И вот…
Досадуя на себя, Газинур, сам того не замечая, всё сильнее гнал коня.
Дом Григория Ивановича находился в середине села. Когда Газинур остановил лошадь перед резными, в старом русском стиле, воротами, к нему вышел сухонький старичок в очках. Это и был Григорий Иванович. Газинур, в волнении глотая слова, рассказал ему, зачем приехал. Молча выслушав юношу, Григорий Иванович так же молча скрылся за воротами, но скоро появился снова, уже в дорожном плаще, в белой фуражке, с небольшим чемоданчиком в руках.
– Поехали, – коротко сказал он, забираясь в тарантас.
Неутомимый Чаптар шёл крупной рысью, красиво выгибая голову.
– А ваш ветфельдшер где? Уехал куда-нибудь? – поинтересовался Григорий Иванович.
– Салманов-то? – обернувшись к старику, переспросил сидевший на козлах Газинур. – А хоть есть он, хоть нет, что проку-то, Григорий Иванович?! Одна слава, что фельдшер…
Дорога шла под гору. Газинур крепче натянул вожжи. Навстречу с нижнего конца села с грохотом поднималась колонна тракторов. Передний трактор вёл Исхак Забиров. Газинур поздоровался с ним. Тот, улыбаясь, приветствовал его поднятой ладонью. На этот раз волосы тракториста были прикрыты тёмно-синим беретом, похожим на те, какие носят девушки. «Забиров наверняка не выкинул бы ничего подобного», – невесело подумал Газинур.
– Видать, этот ваш Салманов с большим самомнением, – сказал Григорий Иванович. – Как-то я ему говорю: «Заходи, новинки привёз», – так он даже не поинтересовался, что за новинки.
Вынув из кармана платок, старик тщательно обтёр снежно-белые усы и бороду.
– Это на него похоже, – ответил Газинур, неприязненно усмехнувшись. – Чего-чего, а самомнения у нашего Салима на десятерых хватит.
Григорий Иванович испытующе взглянул на Газинура.
– Молодому человеку это совсем не к лицу, – сказал он многозначительно. – Наш народ не уважает таких, что плетутся в хвосте.
Газинур причмокнул губами. Замедливший бег Чаптар снова пошёл крупной рысью.
«Красногвардеец» проехали, не останавливаясь. Лазарет находился в стороне от конюшни, в специально построенном помещении. Туда и повернул Газинур лошадь. Навстречу шли возвращавшиеся с сенокоса девушки и среди них Миннури. Ещё издали приметив Газинура, она что-то шепнула подружкам. Те покатились со смеху.
Но недовольный собой Газинур на этот раз молча, насупившись, проехал мимо.
Тарантас остановился у лазарета. Григорий Иванович спрыгнул, скинул плащ и, кивком головы поздоровавшись с вышедшим навстречу Салимом, торопливо, как-то боком шагая, скрылся в конюшне.
Газинур остался один. На душе стало ещё тревожнее. Точно раскалённая игла, мозг сверлила неотвязная мысль: «Случайная это болезнь или чьё-то подлое дело?..»
Григорий Иванович пробыл у заболевших лошадей не менее получаса. Вышел он в большом раздражении.
– Чепуху вы городите, молодой человек! – отмахиваясь от Салима, на ходу говорил старик. – Непростительную чепуху! Ничего-то вы в своём деле не смыслите, молодой человек, как я погляжу. Дед Галяк правильно сказал: у коней энцефаломиелит, проще говоря – шатун.