Избранные произведения. В.2-х томах. Т. 1. Стихотворения. Песни

Доризо Николай Константинович

ЖЕНЫ

Стихами слишком поздними Хочу воспеть красавиц С морозными, серьезными, Замужними глазами. Вы не были обещаны, И я не смел влюбляться. Для нас красивы женщины, Которых не боятся. Как часто в повседневности С житейскою тщетою Доступность мы по лености Считаем красотою. Я тоже по наивности Считал былое новью, Дежурные взаимности — Единственной любовью. Ведь даже в зрелом возрасте Мы ждем любовь, как диво, И сказка о серьезности Нам так необходима! Я славлю вас, красавицы, Что взглядом нас минуют, В которых не влюбляются, Влюбившись, не

ревнуют. Идете не замечены, А ваша стать прекрасна, Вас чаще хвалят женщины — Им это не опасно. …Невесты наши строгие, Живете вы годами С такими одинокими Замужними глазами! Одну я понял истину Всем существом глубинным: Как трудно быть единственным И как легко любимым! 1961

«Я видел вчера настоящее чудо…»

Я видел вчера настоящее чудо, Не мог и представить подобного я: На Ново-Басманной, сюда прилетевшие бог весть откуда, Дрались два соперника — Два воробья. Дрались на дороге, отчаянно сыпались перья, Вцепились друг в друга, А клювы, как шпаги, в крови. Толпа собралась: — Это что за мистерия?! — Дерутся! Смотрите! — Да кто? — Воробьи! Машины столпились растерянно. Автобус внезапно и круто Остановился. Гудит взаперти. И даже милиция — сам представитель ОРУДа — Порядок не может никак навести, Водитель такси подошел к ним, Схватил, Оторвал друг от друга И, в разные стороны их разбросав, Вытер ладони в крови. А через минуту на ветке… — Смотрите! — А ну-ка… А ну-ка! — Смотрите! Дерутся! — Да кто? — Воробьи. Мальчишки бросают в них камни с размаху, А им нипочем! Наплевать им на нас. И этим великим отсутствием страха Два крохотных тельца прекрасны сейчас. Какая Джульетта им клювы сцепила, Им, витязям непостижимой любви? Герои, достойные кисти Шекспира, О, как я завидую вам, воробьи! 1970

«Быть может, я с тобою оттого…»

Быть может, я С тобою оттого, Что ты меня Мне Лишь по крошке даришь. Я о себе не знаю Ничего, Ты обо мне И наперед все знаешь. Ты личность, Личность жеста, Личность глаз, Ты личность тела, Личность маленьких ладошек, Во мне запела Или занялась Какая-то покойная Хорошесть. Красива ты. И все же красота — Не ямочек Лукавая мгновенность. Спасибо, Что в тебе есть доброта И высшая есть верность — Достоверность. Кем был я, Кем я был без рук твоих? Черновиком был, Глиной был слепою, Один мазок, Один твой легкий штрих, И, наконец, Я стал самим собою. Все отошло, Что мне мутило кровь. Нет от меня вчерашнего Ни голоса, Ни жеста. Спросите: Что такое есть любовь? Я вам отвечу: Жажда совершенства. 1966

СТИХИ О СЫНЕ

1

Был я невнимательным супругом, Забывал тебе подать пальто, А теперь вот со смешным испугом Только я и думаю про то, Чтобы лишний раз ты не нагнулась, Чтоб себя ты бережней несла, Боже упаси — не поскользнулась До того заветного числа. Именем семейного устава Ты должна к себе нежнее быть, Ведь тебе дано святое право Больше всех теперь себя любить. Ничего нет в мире человечней, Чем твоя забота о себе, Ничего нет в мире бесконечней Новой той судьбы в твоей судьбе! Сколько на лице твоем покоя, — Стало так задумчиво оно, Будто что-то слышишь ты такое, Что другим услышать не дано. Выполняю просьбы, как приказы. Мы вдвоем и все же — не вдвоем: Выпущены в талии запасы На любимом платьице твоем… Тяжелей твоя походка стала, Глубже взгляд, значительней слова. Я с тобой не спорю, как бывало, — Высшей правдой ты теперь права!

2

Встреча с сыном началась с разлуки. Мне тепло и грустно оттого, Что в роддоме держат чьи-то руки Без меня мальчишку моего. Пятый день пошел со дня рожденья. В дверь стучу — закрыта на засов. Да, роддом — такое учрежденье — Плохо приспособлен для отцов! Шлю жене я разные вопросы: «Точно опиши его глаза, Нос

какой — прямой или курносый, Русым ли мой мальчик родился?» «Он красавец!» — мать мне отвечает. В подтвержденье всех его красот Факт один пока что отмечает: Вес — три килограмма восемьсот! Я иду, прохожим улыбаюсь, — Черт возьми, мне здорово везет! Засыпаю — сразу просыпаюсь: Вес — три килограмма восемьсот!.. А при встрече повторяю сразу Эту фразу всем моим друзьям. Смысл огромный вложен в эту фразу, А какой? Не понимаю сам!

3

Мать, и ты гуляла босоногой, Думала в тот дальний детский век, Что бывает мамой самый строгий, Самый взрослый в мире человек. А теперь ты пишешь мне о сыне, Будто вновь вернулась в те года, — Нет, такой девчонкою, как ныне, Не была ты прежде никогда! Перед счастьем матери робея, Стала ты моложе и старей, В нежности своей — чуть-чуть глупее, В мудрости своей — куда мудрей! Мне, отцу и мужу, думать лестно, Что тебя и сына поутру Из роддома с главного подъезда — Двух детей я сразу заберу!

4

Стоит у роддома машина, От нетерпенья ворча. — Берите же на руки сына! — А я все гляжу на врача. Гляжу боязливо, тревожно. Беру, по паркету иду Так медленно, так осторожно, Как будто ступаю по льду. Мой путь вдруг становится топок, Почти как дрожащая нить, Как будто и сам я ребенок, А мать меня учит ходить. И вправду, мой возраст отцовский Такой, как сыновний его… Спит крохотный житель московский, Не видит отца своего. Постелью рука моя стала, На ней уместился он весь, Запрятан в конверт-одеяло — Живая грядущего весть! Лишь первая строчка, поверьте, Той вести в руках у меня. Так пусть в этом теплом конверте Растет она день ото дня. Ее не постичь за минуту, Такая уж доля отца, — Всю жизнь я читать ее буду И все ж не прочту до конца. Волосики, мягкое темя, Цвет глаз — невозможно понять, И спать ему долгое время, Чтоб первые сны увидать. Глядит он, не зная, что значит Глядеть так серьезно на свет. Он плачет, не зная, что плачет. В нем — жизнь. А его — еще нет… И, вторя движениям нашим, Рукой протирая глаза, Не знает он главного даже, Что сам он уже родился! Так ясно все в нем, так несложно: Улыбка, движения век… И все ж разгадать невозможно, Какой же в нем спит человек?! Смеется мой мальчик безбровый, Наш главный хозяин в дому; Мы все по-солдатски готовы Во всем подчиняться ему. Пусть он, улыбаясь, не знает, В каком государстве рожден, — Отец за него понимает, Чему улыбается он! 1952

«Любовь, когда она одна, — любовь…»

Любовь, Когда она одна, — Любовь. А если много, Как сказать — любвей, Или любовей? Размышляю вновь Над тонкостями слов и падежей. Не любит множественного числа Любовь на русском языке моем. А почему? Не думал я о том, Пока однажды не пришла… Через века Я понял вдруг того, Кто это слово мудро сочинил. Быть может, верность предка моего Родной язык навеки сохранил. В земле далекий предок мой лежит, А слово не стареет на земле. И для меня оно теперь звучит В твоем Одном-единственном числе. 1953

«Ты запомни строки эти…»

Ты запомни строки эти… Было так: На белом свете Жил какой-то человек, Почему-то мною звался, Очень часто увлекался, Слишком часто ошибался Он за свой короткий век. На моей он спал кровати, Надевал мое он платье, И курил он мой табак. Веселился он некстати И грустил совсем некстати. Жил не так, Любил не так, Был он слаб, А я сильнее. Скуп он был, А я щедрее, Груб он был, А я нежнее. Нет такого в нем огня, Если б он тебя не встретил, Значит, не было б на свете Настоящего меня. 1945

ВЕРБА

Идя из северных сторон Далекого степного края, Ласкает вербу тихий Дон, Под низкой кручей протекая. Кипучий, буйный и седой, Он в майский дождь, в шумящий ветер Срывает пенною волной С ее ветвей весенний цветень. Отдав ему весну свою, Она не знала и не знает, Что, может быть, в другом краю Он иву тонкую ласкает. 1938