Избранные сочинения в 9 томах. Том 1 Зверобой; Последний из могикан
Шрифт:
Ни один победный клич не огласил воздух после этого события, и даже суровые могикане с ужасом молча переглянулись между собой. Из леса снова донесся страшный вопль. Только один Соколиный Глаз сохранил способность рассуждать; он покачал головой и укоризненно пробормотал:
— Это был последний заряд пороха, последняя пуля из сумки… Я поступил, как мальчишка, — сказал он. — Ну не все ли мне было равно, живой или мертвый он свалится в воду!.. Ункас, мальчик мой, пройди-ка к пироге да принеси оттуда большой рог. Там весь запас нашего пороха. К сожалению, мы, вероятно, скоро истратим его до последней крупинки. Если я ошибаюсь,
Молодой могиканин быстро пошел исполнить приказание разведчика. Соколиный Глаз уныло и бесполезно перебирал содержимое своей сумки и напрасно старался выскрести порох из пустой пороховницы. Его занятие скоро прервал громкий и пронзительный крик Ункаса. Даже для неопытных ушей Дункана восклицание молодого могиканина показалось сигналом нового, нежданного бедствия. Хейворд быстро вскочил, совершенно позабыв об опасности, которую мог на себя навлечь, встав во весь рост. Точно поддаваясь его побуждению, все остальные тоже кинулись в узкий проход между двумя пещерами. Они двигались так быстро, что выстрелы их врагов пропали впустую. Крик Ункаса заставил сестер и раненого Давида выйти из своего приюта, и скоро все поняли, какое несчастье привело в ужас молодого индейца.
Невдалеке от утеса виднелась легкая пирога разведчика; она неслась по реке, очевидно под управлением какого-то невидимого пловца. Когда Соколиный Глаз увидел это, он мгновенно вскинул ружье и спустил курок; сверкнула искра кремня, но ствол не ответил выстрелом.
— Поздно! Слишком поздно! — воскликнул Соколиный Глаз и с отчаянием уронил ружье на землю. — Этот злодей миновал быстрину, и, даже если бы у нас был порох, я не мог бы остановить его пулей.
Между тем предприимчивый гурон приподнял голову из-за борта пироги и, скользя по течению, взмахнул в воздухе рукой. Из его груди вылетел победный клич; из леса ему ответили завывания, смех и свирепые крики.
— Смейтесь, дети сатаны! — пробормотал разведчик, садясь на выступ скалы. — Самые меткие ружья, лучшие три ружья в этих лесах, теперь не опаснее прошлогодних оленьих рогов!
— Что же теперь делать? — спросил Дункан. — Что с нами будет?
Вместо ответа Соколиный Глаз только провел пальцем вокруг темени, и это движение было до того красноречиво, что никто из видевших жест разведчика не мог усомниться в его значении.
— Нет-нет, наше положение не может быть так безнадежно! — воскликнул молодой майор. — Гуроны еще не здесь, у нас есть возможность укрепить пещеры и помешать им высадиться.
— А какими средствами, спрошу я вас? — послышался вопрос Соколиного Глаза. — Стрелами Ункаса или слезами девушек? Нет-нет, вы молоды, богаты, у вас есть друзья, и я понимаю, что в ваши лета тяжело умирать. Но, — прибавил он и перевел взгляд на могикан, — не следует забывать, что мы с вами белые. Покажем жителям этих лесов, что белые так же бесстрашно проливают свою кровь, как и краснокожие, когда наступает их последний час!
Дункан посмотрел по направлению взгляда разведчика; поведение индейцев подтвердило его самые ужасные опасения.
Чингачгук в гордой позе сидел на обломке скалы; он положил на камень нож и томагавк, снял с головы орлиное перо и приглаживал единственную свою прядь волос, как бы приготовляя ее для последнего, ужасного назначения. Лицо индейца было спокойно, хотя и задумчиво; его темные глаза мало-помалу теряли воинственный
— Я не верю, чтобы наше положение было совсем безнадежно, — повторил Дункан. — Каждую секунду может подойти помощь, и я не вижу ни одного врага. Им надоела борьба, во время которой они подвергаются слишком большой опасности, не видя впереди достаточных выгод.
— Может быть, через минуту… через час эти змеи подкрадутся к нам. В это самое мгновение они способны лежать и слушать нас, — сказал Соколиный Глаз. — Чингачгук, — прибавил он на языке делаваров, — брат мой, мы с тобой вместе бились в последний раз… Теперь макуас будет торжествовать, при мысли о смерти мудрого могиканина и его бледнолицего друга, чьи глаза видят ночью так же, как и днем.
— Пусть жены мингов плачут над своими убитыми! — с непоколебимой твердостью и гордостью ответил индеец. — Великий Змей могикан свернул свои кольца в их вигвамах, отравил их победные клики плачем и стонами детей, отцы которых не вернулись домой. С тех пор как растаял последний снег, одиннадцать воинов уснули навеки вдали от могил своих праотцов, и никто не скажет, где они пали, после того как язык Чингачгука замолкнет навеки. Пусть обнажатся острые ножи макуасов, пусть взовьются в воздух их самые быстрые томагавки, потому что величайший враг мингов попался в их руки… Ункас, последний побег благородного дерева, позови этих трусов, прикажи им поторопиться.
— Они отыскивают своего умершего соплеменника там, среди рыб, — ответил тихий, мягкий голос молодого вождя. — Гуроны плывут вместе со скользкими угрями. Как спелые плоды, падают они с ветвей деревьев, а могикане смеются.
— Ого! — пробормотал Соколиный Глаз, который с глубоким вниманием слушал речь туземцев. — Пожалуй, их насмешки ускорят несть макуасов. Но я белый, без примеси индейской крови, а потому мне подобает умереть смертью белого, то есть без брани на устах и без горечи в сердце.
— Да зачем же умирать? — произнесла Кора, отступая от скалы, к которой ее приковало чувство ужаса. — Путь открыт со всех сторон. Бегите в лес и просите бога помочь вам. Идите, храбрые люди, мы и так уж слишком многим обязаны вам и не должны заставлять вас делить с нами несчастье.
— Плохо вы, леди, знаете хитрых ирокезов, если думаете, что они не отрезали все пути к отступлению в лес, — ответил Соколиный Глаз и тотчас же простодушно прибавил: — Конечно, если бы мы пустились вплавь вниз по реке, течение скоро унесло бы нас на расстояние, не доступное ни для их выстрелов, ни для звуков их голосов.
— Попытайтесь же спастись вплавь! Зачем оставаться здесь и увеличивать число жертв! — в порыве великодушия сказала Кора.
— Зачем? — повторил разведчик, гордо оглядываясь кругом. — Затем, что человеку лучше умереть со спокойной совестью, чем до конца жизни мучиться раскаянием. Что скажем мы Мунро, когда он спросит нас, где мы оставили его дочерей?
— Подите к нему и скажите, что вы пришли за помощью для них, — сказала Кора и подошла к разведчику. — Скажите, что гуроны ведут его дочерей к северным пустыням, но что их можно еще спасти, если поторопиться. Если же, несмотря на все это, господу будет угодно, чтобы помощь опоздала, принесите отцу… — голос Коры задрожал, и она с трудом подавила слезы, — наше благословение, последние молитвы, привет, полный любви…