Избранные стихи из всех книг
Шрифт:
(Пер. Е. Витковского)
Киплинг с открытым пафосом, смягченным разве что усмешкой, требует уважения к тем, кто строит и охраняет Империю:
Конечно, презирать мундир, который хранит ваш сон,
Стоит не больше, чем сам мундир
(ни хрена ведь не стоит он!)
Смеяться над манерами подвыпивших
Не то, что в полной выкладке тащиться на парад!
(«Томми», пер. В. Бетаки)
«Казарменные баллады» по сути обращены ко всем строителям империи, к инженерам, офицерам, солдатам, ко всем, кто делает свое дело на своем месте. По традиции различные сборники стихов Киплинга в самых разных английских изданиях открываются прямым обращением — стихотворением «Прелюдия»:
Я делил с вами хлеб и соль…
Вашу воду и водку пил,
Я с каждым из вас умирал в его час
Я вашей жизнью жил…
Одно из основных свойств личности Киплинга — его не показной, а естественный демократизм, его уважение к человеку, независимо от его происхождения, к человеку «делающему свое дело». Тут уместно вспомнить и «Томми», и «Ганга Дин». Вот начало «Посвящения Т. А.», то есть Томасу Аткинсу, которое открывает книгу «Казарменные баллады»:
Для тебя все песни эти.
Ты про них один на свете
Можешь мне сказать, где правда, где вранье,
Я читателям поведал
Твои радости и беды,
Том, прими же уважение мое!
Поэт четко определяет свое отношение к людям, с которыми он бок о бок живет и трудится. Он требует уважения и к британскому солдату Томасу Аткинсу, и к индийскому водоносу Ганга Дину, внесшему свой вклад (всего только жизнь!) — в существование все той же Империи. И к бортовому инженеру-механику Мак-Эндрю… И еще — особая для Киплинга тема, — он требует от столичной публики уважения ко всем английским «уроженцам колоний», к «гребцам имперской галеры», таким как он сам и его друзья.
Все более и более требовательно звучало на пороге двадцатого века в европейском обществе требование большей открытости и даже относительной демократизации жизни. У Киплинга это требование появляется в балладах и стихах, где простонародная речь персонажей, рывком обогащая язык, революционизирует и самый стиль произведений. Вот почему, как это ни парадоксально, империализм Киплинга, во-первых, демократичен, а во-вторых, напоминает не только о правах, но куда больше об обязанностях колонизаторов:
Мы выпили за Королеву,
Теперь за отчизну пьем,
За наших английских братьев.
Может, все же, мы их поймем.
Поймут и они нас тоже…
Но вот, Южный Крест и зашел…
За всех уроженцев колоний Выпьем.
И — ноги на стол!
За всех уроженцев колоний (встать!)
Итак, «выпили за Королеву» — уважительно, не правда ли? Но с другой стороны, не обращая внимания на традиционное, на такое очень английское уважение к коронованным особам, Киплинг часто пишет стихи, по остроте сатиры напоминающие разве что Свифта, которого викторианцы проклинали не менее старательно, чем Киплинга:
Просторно Вдове из Виндзора:
Полмира числят за ней.
И весь мир целиком добывая штыком,
Мы мостим ей ковер из костей
(Сброд мой милый! Из наших костей!).
Не зарься на Вдовьи лабазы,
И перечить Вдове не берись.
По углам, по щелям впору лезть королям,
Если только Вдова скажет: «Брысь!»
(Сброд мой милый! Нас шлют с этим «брысь!»)
(Пер. А. Щербакова)
И «Вдова из Виндзора», и стихи о героическом «солдаматросе» («Морская пехота») с бесспорной их сатиричностью содержат жесткое требование: власть имущие не должны забывать, чьими руками и заботами, чьей отвагой и трудами строилась и держится самая великая из империй, какую знало когда-либо человечество. А в наиболее острой из баллад на эту тему, в «Празднике у Вдовы», Киплинг по фольклорной общеевропейской традиции изображает сражения, как пиры. Этот фольклорный образ, кстати, существует у всех европейских народов: достаточно вспомнить хотя бы «Слово о полку Игореве». Киплинг заостряет свою сатиру до крайности романтического гротеска:
«А чем там поили-кормили в гостях,
Джонни, Джонни?»
«Тиной, настоянной на костях».
«Джонни, ну, ты и даешь!»
«Баранинкой жестче кнута с ремешком,
Говядинкой с добрым трехлетним душком
Да, коли стащишь сам, — петушком