Избранные стихотворения Н. Йонатана в переводах

Натан Ионатан родился в 1923 году в Киеве. В возрасте двух лет приехал с родителями в Палестину. Воспитывался в киббуце Гив‘ат ха-шлоша, стал активным членом молодежного движения «Ха-Шомер ха-ца‘ир», жил в Петах-Тикве, в соседнем мошаве Ма‘ас. С 1945 года был членом киббуца Сарид, где ряд лет был учителем местной школы, преподавал литературу в «Ораним» — учительском семинаре киббуцов. С конца 1970-х годах был заведующим отделом литературы на иврите в издательстве «Сифрият ха-по‘алим». В печати выступил в 1940 году в литературном приложении газеты «Ал ха-мишмар». Испытал сильное влияние русской поэзии 1920–30-х годов, которую знал по переводам на иврит (главным образом А. Шлёнского), писал ставшие популярными тексты на мелодии русских и советских песен. В романтических стихах сборников «Швилей афар» («Земные тропы», 1951) и «Ашер ахавну» («То, что любили мы», 1957), отмеченных задушевностью описаний личных переживаний и окружающей природы, перемежаются меланхолическое восприятие мира и патетическое воспевание кипучей молодости. Стихи этого периода классичны по строфическому построению и рифмовке, порой в них появляются элементы баллады, к которой Ионатан все чаще прибегает впоследствии. С 1960-х годов

в творчестве Ионатана традиционное стихосложение уступает место остро контрастным стилистическим сдвигам, сменам ритма, свободной рифмовке (сборники «Ширим ле-орех ха-хоф» — «Песни побережья», 1962, и «Ширим ба-аров ха-иом» — «Песни на исходе дня», 1971), стихи его приобретают философскую окраску. После гибели сына Лиора на войне (1973) в стихах Ионатана зазвучали пессимистические ноты, отразилось усложнение поэтического мировосприятия (сборник «Ширим, Лиор» — «Песни, Лиор», 1975). Поэт привлекает библейские ситуации и древние мифы Средиземноморья, преломляя через них современность («Ширим ад кан» — «Песни до наших дней», 1979). Рассказы и стихи Ионатана для детей и юношества («Бейн авив ле-‘анан» — «Между весной и облаком», 1959; «Лилах ми-квуцат Иланот» — «Лилах из киббуца Иланот», 1964; «Ширей афар ве-руах» — «Песни земли и ветра», 1965) выдержали ряд изданий. Среди переводов Ионатана с идиш значительное место занимают стихи И. Мангера.

В 1983 году творчество Ионатана было отмечено литературной премией имени Х. Н. Бялика.

Натан Ионатан умер в 2004 году в Петах-Тикве.

В месте, что было когда-то нашей страной,

острова оседают на дно, пепел и ржа.

Й. Сеферис Растерзан Иосиф, хищный зверь пожрал его, а что же сны и сын Офир, и дочь Айелет? Растерзан, и нет его, ибо взял его Бог и оставил сожженный танк с разорванными филактериями в башне. Если есть место, где друзья встречаются после боя, ищи его и скажи Прекрасному: Брат мой, брат, девять лет за тобою по дорогам, одетым бронёй, я дышал любовью и пылью. Теперь я пришел склонить усталую голову все на то же плечо. «Все мы могли на него положиться», — ты говаривал после войны. И если есть место такое, скажи ему, что у нас день за днем его ждут. В месте, бывшем когда-то нашей страной, острова оседают на дно. Пепел и ржа, и силы уходят, и возле тех мест, что он миновал, мы хотим умереть, и время, как танк, все давит и давит.

Перевод Г.-Д. Зингер

Поле. В поле дорога. Шагали тут римские воины, Блестели панцири, — а сегодня дорога черна. Путь от Рима сюда — придорожные камни запомнили, Сиротливо глядят эти камни в чужие для них времена. Они, серые, пишут по серому про скитания и невзгоды. И сегодня — случайно или так угодно судьбе? По веленью необходимости или чудесной свободы? — Ступают крестьяне Израиля по цезаревой тропе. Почерк камня — базальт и горсть истории древней. Настоящее — для живых, его в стены хижин кладут. Что ж, и в атомный век вызревают хлеба в деревне. Что спешить? Ведь дорога тиха. И колосья неспешно растут. Непогоды и годы пронесутся над нами ветрами. Мы расти будем медленно, научены горькой судьбой, И прольется зима, окропив нам бальзамом раны, И мы снова излечимся и отправимся в путь весной. Невиновны мы. Дождь нас настиг и хлестал упорно. Мы стояли на поле, от ливня и стужи дрожа. Как нам корни пустить? Мы стояли в воде по горло. По оливе, по голубю истосковалась душа. Не устали мы, ибо юность жива и в дряхлости ливней, Наша песнь не страшится, если мчится ливень косой И вода по склону течет, смывая плоды усилий. Что ж, и мы превратимся когда-нибудь в воду и соль. И, простые и мощные, на вас упадем дождями. Вы ночами услышите, как мы по крышам идем. Так мы грустно пойдем над полями и над домами, Чтобы вспомнить, как вы нас любили, пока мы не стали дождем.

Перевод В. Корнилова

У него были руки для тяжкой работы И были глаза, чтобы видеть зарю; И не было лишь ни малейшей охоты Пожертвовать жизнью на службе царю. Его принуждали. И будут на свете Слова его жить до скончания дней; «Любил я печаль этих пашен, и ветер, И скачку на паре горячих коней. Герольд, одряхлевшему в замке владыке Скажи, что он попросту глух или слеп: Отчизна не он, а кустик гвоздики И людей насыщающий хлеб». Не стал землепашец молить и лукавить, И царь приказал смельчака обезглавить. Но вот удивительно что, мой дружок: Крестьянина древний-предревний плужок, Знававший борозд обездоленных стоны, Веками влекомый упряжкой волов, Немало видал венценосных голов, С которых слетели короны!

Перевод Р. Морана

Тоскуют берега по любящим потокам. Заброшены, лежат иссохшие ручьи. Видал я как-то русло — ненароком покинула его вода. Ничьи валялись сердца битые осколки из камня и песка… Так человек, не ярче в щель скатившейся иголки, ржавеет, сохнет и клянет свой век. И устрицы, и чайки с побережья томятся по гнезду — о, где он, дом! А море только шелестит небрежно И все поет о чем-то о своем… Так между створок любящего сердца играет юность и стучится в дверцу.

Перевод И. Ермакова

http://www.youtube.com/watch?v=LacSJOqvCyM

— песня в исполнении Хавы Альберштейн, музыка Нахума (Нахче) Аймана

Ночью море шумело. Чутко ухо к земле приложили, Враг взошел на свои корабли, он вдали, отступил он, быть может Троя — только легенда кровавая, каждый отец В мыслях видел живым, невредимым ребенка: Враг бежал. Этой ночью уснем, наконец мы на мягком песке и проснемся тихонько, Прошуршав, как ракушки, ползком, без взведенных гранат, без команд, молчаливо, Мы пройдем босиком берегами прозрачнейшего залива, Раковину синюю найдем, и напишем, что вот-вот придем. Но враг знал. Не легенда, не вымысел — Троя. Кто вернулся, а кто остался лежать тихо, к морю лицом, после боя.

Перевод Л. Владимировой

Шумело море ночью. Мы прижались к земле прохладной… Чу! На корабли взобрался враг? А может, он вернулся? Легендой со следами крови Троя жива в душе… Какой отец не рад взглянуть на первенца — к тому же и живого?.. Я думал так: отчалил дерзкий враг, мы сможем ночью вжаться в пух песчаный и спать, и рано просыпаться чутко, млеть опрокинутой ракушкой на песке — без прикасаний и без пальца на курке, взведенном, словно нервы обреченных… И будем шляться босиком по берегам прозрачного залива мы с тобой, моллюсков есть и наслаждаться морем, и в перламутр смотреться голубой… Домой напишем, что вернемся вскоре… Но знал наш враг: — как ни была хитра та Троя, не была она легендой — взметнулся прах и воцарился мрак… Кто возвратился, кто лежать остался с глазами, к морю устремленными впотьмах.

Перевод И. Ермакова

Ибо надежда для человека есть Если, как дерево, рухнет И если на севере рухнет На том месте, где рухнет, руки в песок погрузив Северный ветер последний В его ветвях отдыхает Ночью, украдкой, снится Северный ветер его Если на юге рухнет Также и там Отдых найдет в нем ветер Рассеет песок волос Рассеет в его волосах Песок, — там, где он рухнет Птица ночная с горы песочной Его приведет в себя Навсегда Южный ветер

Перевод Л. Владимировой

Лукав как женщина красив как змий как идол скромен Весь в золоте всегда в кругу друзей, на лошадях, Теперь, скажите, где жен его лукавство, Где скромность идола, где змия красота? Мечты его о царстве — где? Дуб, дуб лишь — от всего Авессалома Плачь, плачь, отец, любовник старый, воин! Возничий, даже он, потупясь, плачет. О, так сломать хребет отца, И надсмеяться надо всем, над смертью! Не мог ты подождать — О, мальчик избалованный, пока состарюсь, Авессалом, мой сын, Авессалом! Корона сокращает путь к могиле. О, кудри твои, кудри, кудри! Разве Не знал, какая в них скрывается опасность? Зачем же обязательно сквозь лес? Забыл ты, что случилось с Ионатаном? И разве ты не знаешь тех деревьев? Отец любил тебя за все, чем мы не схожи — Глядите, как мужчина в дрожи весь! Ты думал, что тебе не дал я царства Печась о благоденствии народа, Иль из-за юности твоей? О, если б Могли мы говорить с тобой спокойно, Ты понял бы: уж я не тот Давид, Боль матери твоей. Я, царь усталый, Безрадостно плетущийся к могиле, Один лишь в сердце замысел таил: Хотел спасти хоть одного ребенка, Хоть одного — от войн и от венца. Хотел я, дурачок мой, лишь тебя, Тебя, Авессалом…