Избранные записи
Шрифт:
То же было и в Норвегии. На встречу со мной и презентацию книги пришли живущие в Норвегии наши. И во время презентации «Рубашки» на норвежском языке главный вопрос был: «А не привезли ли вы свои книжки на русском?» С подлинно норвежскими читателями мне повстречаться практически не удалось: они даже не решились задавать вопросы, поскольку ко мне в основном обращались на русском языке.
В Норвегии русских около пятнадцати тысяч. Это ничтожно мало по сравнению с тем, сколько наших живёт в Лондоне. Среди этих пятнадцати тысяч довольно много тех, кто работает в нефтяных компаниях, и тех, кто занимается наукой или преподаванием, и в большинстве из них укоренились типичные эмигрантские симптомы и настроения. Через одного они говорят о том, как плохо в Архангельске или Мурманске, откуда они уехали, о том, какая Норвегия прекрасная в смысле экологии страна. Как много здесь разных возможностей для занятия спортом и прочее, прочее, прочее. Одна девочка лет двадцати двух сказала так: «Здесь так замечательно, так спокойно!» И я не выдержал, ответил, что в её возрасте спокойствие не является чем-то ценным. Как можно, когда тебе едва за двадцать, желать спокойствия?! Я, вдвое старше её, даже не помышляю о спокойствии. Для меня спокойствие – это дальнее и пока невнятное желание. А в её возрасте спокойствие – это скука и больше ничего.
Русское сообщество в Норвегии оставляет печальное впечатление по той причине, что норвежцы ментально много дальше от нас, чем даже финны. Наши бывшие граждане, очевидно, мало и только по делу общаются с коренным населением и держатся, сбившись в кучку. Страшно скучают, я бы сказал, изнывают от отсутствия подлинной жизни, но гордо держат свой маленький эмигрантский флаг людей, которые правильно сделали, что отвалили. А я в них вижу только признаки некоей роковой и чудовищной ошибки, в результате которой пусть очень непростая, но настоящая жизнь прервалась, и началось что-то странное, никому не нужное, наполненное целой системой самозаклинаний и самооправданий.
Ко мне в Осло подошли ребята и попросили разрешения поставить какую-нибудь мою пьесу, потому что они решили делать в Норвегии русский театр, недавно поставили «Коляду». Я посмотрел на них как на заблудившихся людей и сказал: «Ребята, зачем вам это надо? Ваш театр похож на театр в партизанском отряде! Возвращайтесь домой и ставьте дома, в родных городах то, что вам хочется, и то, что вам нравится! Зачем эта партизанщина? Или, если уж приехали сюда, ставьте Ибсена или Эрланда Лу… Ставьте что-то норвежское на норвежском языке или пишите пьесы про свою собственную, уже эмигрантскую жизнь…»
Норвегия так прекрасно гармонична в своей северной красоте, что на фоне этой гармонии исковерканные жизни (я их ощущаю исковерканными) выглядят уж очень трагично.
Так что, когда поеду в Норвегию, постараюсь общаться с облаками, птицами, волнами, ветром, камнями, деревьями и теми спутниками, то есть друзьями, с которыми туда приеду, чтобы потом вернуться обратно, на Родину.
11 мая
…Из дома выезжать особенно трудно, аж под ложечкой тошнёхонько сосёт. Почему? А потому что я впервые в жизни буду уезжать из дома: последние шесть ночей я, точнее, всё моё немаленькое семейство ночевало в новом доме. Правда, новым его назвать сложно, поскольку построен он в 1934 году ещё жителями Кёнигсберга.
Три года назад, на майские праздники, я решился на эту покупку. Хотя буквально за час до своего решения о доме даже не помышлял. Меня вполне устраивало жилище, в котором мы жили. Ничего лучшего не хотел, загородный дом как вариант не рассматривал, понимая себя сугубо городским человеком, собственный же дом в городе казался несбыточной мечтой, чем-то очень серьёзным и взрослым… И вдруг мне показали дом, в который я моментально влюбился и решил любой ценой его заполучить. В течение года шла за него борьба, а потом два года – реконструкция.
Дом оказался с историей. Некогда в нём жил доктор и, по всей видимости, принимал на дому пациентов. Дом горел во время английских бомбардировок, а к взятию Кёнигсберга нашими войсками был уже более-менее отремонтирован. В дом попадал снаряд, скорее всего танковый, потому что есть сквозное отверстие, то есть снаряд не взорвался… Про дом, его устройство, реконструкцию могу рассказывать бесконечно долго, поскольку последние два года были наполнены именно этим. К тому же дом оказался памятником архитектуры, и его необходимо было восстанавливать в первозданном виде. Да и нам самим хотелось его возродить. Вот мы его и возродили. А история его покупки, хоть и художественно, но весьма подробно, изложена мной в пьесе «Дом»…
И вот неделю назад, не завершив ещё целый ряд работ по дому, мы в него въехали, и у нас начался новый этап жизни. Для меня это точно новый этап, поскольку я понимаю, что переезда, видимо, мне больше не предстоит… Хотя, конечно, всякое может случиться, но не хотелось бы. Во всяком случае, приобретение этого дома и его реконструкция – мой собственный ответ самому себе на вопрос, перееду когда-нибудь в Москву или нет. Так вот нет!
Интересно неделю жить в доме, в котором, как я понимаю, встречу старость.
Ощущение и жутковатое, и радостное. Надо привыкать к этим стенам, к деревьям, которые окружают дом, к соседним домам и самим соседям, то есть к людям, которые живут не под нами, не над нами, не за стенами, а за заборами и в отдельных домах. Надо привыкать к очень многому, потому что жизнь в отдельном доме – это совершенно отдельная тема.
У нас теперь есть маленький сад с небольшим шведским домиком. Таких в Швеции полно, и все они покрашены в цвет, который так и называется – шведский красный. Домик небольшой, но красивый. Построен как сарай, но и как декорация, чтобы не видеть некрасивого дома, который за ним. Маленькая магнолия уже осыпается, а на грецком орехе (два ствола, растущих из одного корня) ещё только распускаются почки. Скворечник пуст, видимо, он скворцов чем-то пока не устроил, и они к нам присматриваются.
13 мая
Прилетел на Сахалин авиалайнером «Антон Чехов». Когда-то Антон Палыч проделал путь до Сахалина на телеге. Я в Южно-Сахалинск явился абсолютно чеховским персонажем, в белом льняном плаще и соломенной шляпе, – но сразу сильно пожалел, что не взял с собой лыжи.
Через полчаса пойду играть спектакль. В Калининграде это будет одиннадцать утра, так что по всем моим ощущениям буду играть утренник. Какая же гигантская у нас страна! Пока летел из Москвы, успел неизвестно в который раз посмотреть на портативном DVD-проигрывателе всю трилогию «Властелин колец». Каждая часть идёт почти три часа. А я посмотрел её целиком. Летел и думал: какое же крошечное это толкиеновское Средиземье, где происходят удивительные события, где есть все эти скалы, реки, древние леса, крепости и множество разного народа и диковинных тварей. А тут я лечу почти девять часов и понимаю, что если бы Шир находился где-то в районе Твери, а Мордор – в районе Комсомольска-на-Амуре, Фродо с его босыми пятками вряд ли дошёл хотя бы до Омска, я уж не говорю про Читу или Биробиджан.
В Калининграде отцветает магнолия, и с фруктовых деревьев летят белые лепестки, а на Сахалине снегопад. Хотел сфотографировать восход солнца на море, но завтра обещают такую же гадкую погоду, как сегодня, так что вряд ли удастся сделать желанный снимок.
29 мая
Если в прошлом году я писал про Владивосток, что тем, кто ни разу его не видел, нужно подождать с приездом в этот прекрасный город, то нынче я бы сказал, что в ближайшие год-полтора туда не то что не стоит ехать, но что ехать туда просто нельзя, иначе первое впечатление будет столь ужасным, что впоследствии оно вряд ли изгладится и забудется. Если увидеть Владивосток сейчас, туда ни за что не захочется вернуться. А город достоин не только привязанности, но и любви. Просто он истерзан стройками, ремонтом дорог, а главное – каким-то бессмысленным и явно броуновским процессом всего этого строительства. Мои знакомые, приятели и те, кого могу назвать друзьями, ещё год назад были полны оптимизма и готовы многое терпеть, ждать и по мере сил участвовать, а главное – осмыслять происходящую в городе подготовку к грядущему саммиту, а теперь они исполнились отчаянных настроений. Насмотрелись, как всё делается: шиворот-навыворот, непоследовательно, изначально плохо, только чтобы хоть как-то успеть к назначенному сроку, неправильно и совсем не основательно. Если бы этого не было, если бы не было очевидного и непостижимого воровства, терпеливые и жизнерадостные владивостокцы потерпели бы ещё сколько надо…