Избравший ад: повесть из евангельских времен
Шрифт:
– Трухлявая бочка! Ты на кого поднял голос! – накинулся на Киренеянина самый огромный из бродяг, тот, кого они называли Абу.
– Я говорю, гоните монету и убирайтесь! У меня приличное заведение!
– Никуда мы не уйдем! Еще вина! – верзила тяжело обошел остатки стола и всей тушей облокотился на плечо Иуды, стараясь удержать равновесие.
– Этого еще не хватало! Прочь, мразь! – Иуда брезгливо оттолкнул оборванца.
Тот отлетел к стене, на мгновение опешил. Потом побагровел.
– Ты! – взревел он. – Молокосос! Да я от тебя мокрого места не оставлю!
Ринувшись на юношу, он хотел схватить
– Ах ты, щенок! – вскричали остальные.
Один из них бросился на Иуду, но тот снова увернулся и ударил нападавшего по лицу. Бродяга отлетел. Другой запустил в юношу куском доски, но промахнулся. Иуда накинулся на остальных. Ловким приемом сбив с ног ближайшего, он «пригладил» его деревяшкой, следующий получил удар в живот, от чего согнулся пополам и затих. Последний, видя, как оборачивается дело, решил, что связываться не стоит, и проворно проскользнул к выходу. Юноша начал отряхиваться, но тут предводитель шайки бросил в него нож. Иуда едва успел пригнуться. Его захлестнула ярость. Бросившись на бродягу, он одним могучим ударом сшиб его на землю и схватил за горло так, что у того глаза вылезли из орбит.
– Жалкое отродье! – он чуть ослабил хватку. – Благодари Бога, что я не хочу марать о тебя руки! Забирай свой сброд и убирайся! Чтобы больше тебя здесь не видели.
– Только пусть сначала заплатит! – выступил на авансцену Киренеянин, успевший за время потасовки привести на помощь Иуде нескольких молодцов.
– Верно! – проворно отцепив от пояса Абу кошель, юноша бросил его трактирщику. – Держи! – Он отпустил бродягу, поднялся. – Вставай и выметайся вместе со всей компанией.
Провожаемые ледяным взглядом Иуды и угрюмыми взорами молодцов из соседней столярной мастерской, оборванцы кое-как убрались вон, прошипев на пороге какую-то нечленораздельную угрозу.
– Как мне благодарить тебя? – бросился Симон к Иуде, едва они скрылись.
– Да, есть за что благодарить! – усмехнулся тот. – Посмотри, какой разгром.
– Это пустяки! Если бы не ты, было бы хуже, и они бы не заплатили.
– Сомневаюсь, что их жалкие медяки окупят этот бардак.
– Не важно! Главное, они сюда больше не сунутся. Они ведь трусы, а ты нагнал на них страха. Где это учат так драться?
Юноша брезгливо отряхнулся, подобрал нож, внимательно осмотрел.
– Гляди-ка, хороший клинок. Украл где-нибудь. Возьми – пригодится. А драться я научился у греков. Они жуткие забияки, обучают этому искусству в специальных школах [18] .
18
Иуда говорит о палестрах и гимнасиях – древнегреческих школах, в которых общеобразовательная программа сочеталась с интенсивным курсом физической подготовки. Палестрами также назывались площадки для занятий спортом.
– Тьфу! Нечисть! – благочестиво выругались присутствующие.
Иуда расхохотался.
– Конечно, нечисть. Но, как видите, такое умение может пригодиться.
– Да уж!.. Но я надеюсь, ты невредим?
– Совершенно. А ты вовремя струсил и привел подмогу.
– Да видишь ли, мой господин…
– Ладно, я не в укор. Дай воды, и я пойду.
Симон поднес юноше полную чашу, тот жадно выпил, отцепил от пояса кошель и протянул трактирщику.
– Держи.
– Куда так много?
– За разгром.
– Убери. Я не могу взять. Я и так в долгу у тебя.
– Оставь. Вино и мясо у тебя превосходны, так что заработал. Бери, не серди меня.
– Ладно, как прикажешь, господин, – промямлил Киренеянин, робко принимая кошель.
Иуда направился к выходу.
– Прощай, Певец вина! Благослови тебя Бог.
– И тебя, господин, – почтительно поклонился хозяин. – Заходи, я буду счастлив.
– Еще бы, старый хитрец! – рассмеялся юноша.
– Нет! Не потому, что так щедро платишь. Придешь без денег – голодным не останешься, клянусь.
– Ловлю на слове, Симон. Смотри! – с порога махнув рукой трактирщику, Иуда скрылся в шумной сутолоке улиц.
Жаркое утро превратилось в раскаленный полдень. Иерусалим бурлил. Люди бежали по улице, шарахаясь от легионеров и храмовой стражи. В знойном воздухе стоял немолчный шум от топота ног, криков, лязга оружия. Солдаты усердствовали. Взбешенные потасовкой на площади, они хватали всех без разбора и особенно не церемонились.
Иуда неторопливо шел по улице, не обращая внимания на всеобщую суету. Надменно-уверенный вид, которому он научился в странствиях, степенная походка, богатая одежда и ледяное спокойствие служили юноше надежным щитом. Его не трогали, беспрепятственно пропуская через все посты. Сначала он собирался домой, но представил причитания испуганной матери, ворчание отца и свернул к Яффским воротам.
Симон увидел его издали, радостно вышел навстречу.
– Приветствую тебя, господин! Как славно, что ты решил заглянуть ко мне! – воскликнул он, распахивая перед Иудой дверь.
– Здравствуй, Симон! – улыбнулся юноша. – Ты опять за свое? Мы же договорились, чтоб ты не называл меня господином.
– Прости, мой почтенный друг! Но у тебя столь надменный вид сегодня, язык сам собою повернулся.
– Это для солдат, чтоб не лезли. В странствиях я усвоил: чем уверенней держишься, тем меньше тебя трогают.
– Это точно! Но проходи же! Пить хочешь?
– А ты как думаешь?
– Несколько мгновений с твоего позволения!
– Не суетись, Симон! Я не тороплюсь.
Хозяин исчез. Иуда прошел во внутреннюю комнату, сорвал с головы тюрбан, пригладил взмокшие волосы. Возник хозяин, поставил перед ним кувшин, положил лепешки и тихо удалился. Иуда налил себе чашу и стал медленно пить мелкими глотками, прислушиваясь к шуму на улице. Появился Симон.
– Все разбежались – боятся. В городе Бог знает, что творится.
– Знаю. Шум до небес.
– Ты позволишь нарушить твое одиночество?
– Конечно! Присоединяйся.
Киренеянин поставил на стол еще один кувшин с египетским напитком, сел рядом. Они отсалютовали друг другу чашами.
– Бога ради, расскажи, что происходит? Отчего все так перепугались? Кого ищут?
– Не знаешь? Ты не был на площади?
– Делать мне там нечего!
– Ох, Симон! Так и конец света наступит, а ты не заметишь!
– Тем лучше – испугаться не успею.