Избыток целей
Шрифт:
В прошлом, 2001 году возле дома был застрелен сын Игната Еремеева, Денис, и вице-губернатор Анатолий Шмерко, его крестный, близкий друг исчезнувшего адвоката, которому погибший был как родной сын, поклялся что любыми способами найдет и накажет виновных. Об этом только глухой не слышал. Дело находилось на контроле зампрокурора, начальника следственного управления областной прокуратуры Кекеева, и в нем полно перегибов, сажают и наказывают всех подряд, виновных и невиновных. Не исключено, что в ходе оперативно-следственных мероприятий кто-то не рассчитал терапевтическую дозу для самого Портного. Тогда возникает такой вопрос: почему Уваров с Давиденко до сих пор спокойно ходят по земле и дышат, ведь они в тот день не надевали масок, называли друг друга по имени?
Но они взрослые дяди и сами могут о себе позаботиться. А капитан Алферов на своем уровне хочет найти убийц друга.
Для начала Алферов решил отработать тех четверых, с кем гуляли в ресторане «Сам пришел». В идеале было бы услышать от одного из них признание: «Да, это я передал Шмерко неосторожное высказывание Цыганкова, и Шмерко при мне распорядился его завалить».
На деле всё оказалось гораздо сложнее. Ребята были свои в доску (со случайными людьми как-то не принято праздновать), они охотно шли на контакт, но на прямой вопрос, не обсуждалась ли с кем-нибудь фраза «Я провожал в последний путь Еремеева», ответ дали отрицательный, а единственная в компании девушка вообще не уловила, что за столом шла речь об исчезнувшем адвокате. Её парень, переспрашивавший Цыганкова, заинтересовался вопросом, что это были за проводы, но не настолько, чтобы обсуждать его с чужими людьми.
Он казался самым подозрительным, и за ним решили установить слежку. Но тут встретилась трудность – нет людей. Уваров одному только Алферову разрешил заниматься следствием, его неотложную работу раскидали на других, остальная как бы встала, а по дружбе народ помогать конечно соглашался, но не более чем час-полтора в день.
Прокуратура и уголовный розыск не сидели сложа руки. Алферов общался с сыщиками, рассказывал им всё что знал (кроме этих двух деталей – допрос Еремеева и ресторан «Сам пришел»), те делились своими наработками – всё-таки коллега, однако для полноценной работы необходимо было стать официальным членом розыскного штаба. Единственный путь для этого – перевод из УБОПа в ОУР УВД или в прокуратуру, а еще разглашение сведений, которые Уваров строго-настрого велел хранить в тайне.
Неделя потребовалась, чтобы понять: успешное самостоятельное расследование под силу только киношным детективам. Чтобы распутать сложнейшее дело, в котором замешаны
В жизни всё иначе. Необходима команда технически оснащенных профессионалов, армия полевых работников, сеть шпионов-информаторов, а еще поддержка в высших сферах.
Повинившись, что зря потратил неделю рабочего времени, Алферов вернулся к своим прямым обязанностям.
Версия ограбления не выстраивалась – из квартиры Цыганкова ничего не пропало. А всё, что представляло ценность, было разбито. Преступники явно что-то искали. Сыщики пришли к единодушному мнению: убийц нужно искать среди тех, кто находился в разработке УБОП, и кем занимался погибший. Таких оказалось не слишком много, и самыми вероятными были злоумышленники, проходившие по делу контрабанды черной икры и цветных металлов.
Глава 3
To: sovincom@vlink.ru
From: imogen@hotmail.com
Date: 01.02.2002
Chao, Andrew!
У меня проблемы. Больше года продлилась возня с документами по удочерению 3-летней Лизы, чьи родители погибли в Телках 05.11.2000. И вот, когда у нас на руках документы на имя Элизабет Уэйнрайт (причем девочка больше полугода живет с нами и к нам привыкла как к родителям) появляется угроза её потерять.
Напомню предысторию. (прямо выкладываю тебе все свои изыскания – я с самого начала в курсе всех перипетий дела, так как оно представляет для меня огромный интерес). Я уже писала о том, что в ночь с пятого на шестое ноября 2000 года в будапештском пригороде Телки убили того фрика, который примерно за месяц до этого разбил мою камеру, когда я пыталась его сфотографировать возле его дома. Он жил в Венгрии по поддельному паспорту на имя Geza Spanyi, близкие знали его как Николая Моничева. Кроме него, были убиты пятеро членов его семьи: вторая жена Николая – Антонина Гамазова, её родители Зинаида и Захар Шаломовы, а также семейная пара Ирэн и Янош – дальние родственники, по приглашению которых он приехал в Венгрию, и которые помогли ему тут обосноваться. Во время осмотра дома в детской комнате обнаружили мирно спящую девочку 2,5 лет – дочь убитых Николая и Антонины, Лизу.
В полицию позвонил Алексей Моничев, 16-летний сын Николая от первого брака. Юноша сообщил, что обнаружил эту страшную картину, вернувшись ночью со свидания. Поскольку в доме всё было перевёрнуто, а его отец – крупный бизнесмен, то он предположил, что всё это совершили грабители.
Когда полицейские включили в доме свет и приступили к осмотру места происшествия, то сразу обратили внимание на кровь на одежде юноши. Поначалу это не показалось им странным – кровью в доме было залито всё. Но потом заинтересовались, как всё-таки кровь могла попасть на рубашку и рукава Алексея. А прибывшие эксперты-криминалисты сразу же обнаружили на руках юноши следы пороховых газов. Это вызвало некоторые подозрения.
Закончив первоначальный осмотр места преступления, полицейские вместе с Алексеем отправились в полицейский участок составлять протокол. Молодой человек очень нервничал, отвечал несвязно и путано, и вдруг выпалил: «Это я всех убил!»
Несмотря на уже зародившиеся подозрения, это признание вызвало шоковую реакцию у полицейских. Хладнокровно убить отца и ещё пятерых близких людей – такого они давно не видели даже в своих родных венгерских боевиках. Но полицейские понимали, что это были не венгры, а русские, а у них, у русских, они слышали, ещё и не такое случается.
В тот момент они даже не могли представить, каким запутанным и странным будет расследование этого жуткого и казавшегося поначалу простым и ясным дела.
Начались тщательные допросы Алексея Моничева. Главным вопросом было выяснение мотивов совершения преступления.
Алексей с самого начала своих показаний утверждал, что его отец – исчадие ада. В последнее время он постоянно пил, в таком состоянии был совершенно невыносим. Вообще не отличаясь ангельским нравом, под действием алкоголя он становился раздражительным и агрессивным даже по отношению к самым близким. Больше всего доставалось Алексею, которого он нещадно избивал, а последние несколько дней превратились для него в сущий кошмар.
Вот как описал события той трагической ночи Алексей.
Накануне в субботу, 04.11.2000, после двухдневного запоя Николай в очередной раз избивает сына, после чего у Алексея появляется мотив отомстить отцу. Может быть, всё и обошлось бы, но Моничев-старший в качестве дополнительного наказания не придумал ничего лучше, как запретить сыну пойти на свидание с любимой девушкой. Это и было последней каплей, переполнившей чашу терпения Алексея.
Вечером следующего дня Николай с женой Антониной и со своими родственниками Ирэной и Яношем находились в салоне первого этажа и как обычно выпивали. Алексей, несколько успокоившись, вошёл в салон в надежде всё-таки получить разрешение отца на свидание. Но в ответ посыпались новые угрозы и оскорбления.
Выйдя в коридор, Алексей принял окончательное решение. Он направляется в находящийся рядом кабинет, где отец хранил оружие (Моничев-старший был заядлым охотником и там находился целый арсенал), и заряжает один из мелкокалиберных карабинов с оптическим прицелом и глушителем и выходит на террасу. Оттуда через окно он хорошо видит, что происходит в салоне. В тот момент там находятся отец, сидящий в кресле спиной к окну; и женщины – Антонина и Ирэн, они сидят на краешках дивана и беседуют.
Несколько минут Алексей переминается у окна, не решаясь приступить к возмездию. Наконец он поднимает карабин, долго целится и делает первый выстрел в отца. Через несколько секунд он стреляет еще раз. Убедившись, что попал, он понимает: отступать некуда, и надо уничтожить всех свидетелей.
Он обегает угол дома по террасе и через стеклянную дверь стреляет в Антонину. Она падает, и в этот момент Алексей видит, что еще живой отец, схватившись за голову, ползет по направлению к коридору. Алексей вновь обегает по террасе салон и войдя в коридор, ещё раз стреляет в отца. Поражаясь его живучести, Алексей производит ещё один, уже четвертый выстрел. Моничев наконец падает и затихает.
Затем Алексей ещё раз по террасе обегает дом, и разбив стеклянную дверь, входит в салон. В этот момент туда же из коридора входит Янош. Он видит Алексея с винтовкой в руках, и не успев ничего понять, получает от него команду лечь на пол. Алексей спокойно подходит к Яношу и стреляет ему в голову. Затем он подходит к Антонине и делает ей контрольный выстрел между глаз. После этого направляется к всё ещё сидящей на диване Ирэн и стреляет в неё. На этом патроны в карабине кончаются.
Алексей идёт в кабинет, где перезаряжает карабин, благо таких там патронов много. После этого возвращается в салон, чтобы добить ещё живого Яноша. Но карабин даёт осечку. Вторая попытка – вновь неудача. Тогда он идёт в кабинет, где берет из отцовского арсенала мелкокалиберную версию автомата Калашникова. Возвращается в салон и всё-таки добивает Яноша. Но после этого заедает и Калашников.
Алексей вновь следует в кабинет, берет на этот раз однозарядный пистолет тоже с глушителем, возвращается в салон и производит контрольный выстрел в Ирэн. После этого он вновь повторяет ту же операцию: кабинет – перезарядка – салон, чтобы добить Антонину. В очередной раз перезарядив пистолет, он поднимается на второй этаж в комнату, где находятся Захар и Зинаида Шаломовы, стреляет в Захара и, угрожая пистолетом, заставляет пойти Зинаиду искать его паспорт. Николай Моничев предусмотрительно отобрал его у сына ещё несколько дней назад и скорее всего он находится в том же кабинете.
После безуспешных поисков он под дулом пистолета ведет Зинаиду в салон и заставляет её лечь на пол, после чего стреляет ей в голову, бросает рядом пистолет, выходит во двор, садится в машину, и уезжает в Будапешт на свидание.
Спустя три часа, выгуляв девушку, Алексей возвращается в Телки и звонит в полицию.
События этой ноябрьской ночи вызвали бурю на страницах венгерских газет и на телевидении. Многие криминальные репортеры и обозреватели с самого начала выражали большое сомнение в том, что всё произошло так, как говорил юноша. Но уже через два месяца представители прокуратуры, расследовавшей дело Моничева, после допроса Алексея и проведения первых следственных экспериментов, сообщили СМИ, что у них нет никаких сомнений в том, что Алексей Моничев убил шестерых человек. В частности, на всех видах оружия экспертиза обнаружила его отпечатки пальцев. После проведения всех формальностей следствие будет завершено и передано в суд. Преднамеренное, да еще шестикратное убийство карается пожизненным заключением, но с учетом того, что обвиняемому в момент совершения преступления не было и семнадцати, ему грозит двадцатилетний срок.
Невзирая на очевидные улики и признания самого юноши, большинство знавших его людей не могли поверить в случившееся. Ближайший лицейский приятель Алексея уверен, что здесь что-то не так. По его словам, «у Алексея была очень нежная душа. Он располагал к себе людей, легко сходился с ними. В отличие от своего отца, он не был таким расчетливым человеком, не был таким жестоким. Он не мог убить, это абсолютно точно».
Хорошо знала Алексея и его взаимоотношения с отцом Матильда, няня его младшей сестры. Вот её слова: «Алексей был очень похож на своего отца. У них были одинаковые характеры, и он не мог убить, потому что он любил его».
Соня, секретарь Моничева в его будапештской фирме, была не менее категорична: «Такой сын, как он – нет, естественно нет, я с самого начала отказывалась принимать эту версию. Нет, нет, это моё мнение. Он никогда не играл в Рэмбо, чтобы бегать с двумя-тремя револьверами разных марок, так двигаться, прятаться где-то, нет, я не верю в это».
Но это всё была эмоциональная сторона вопроса. Действительно трудно было предположить, что тихий спокойный мальчик мог хладнокровно убить шесть человек. Добытая информация о семье Моничевых не работала на образ жестокого отцеубийцы. Алексей, сын от первого брака, после развода родителей жил с матерью в Волгограде. В начале 1999 года Моничев старший предложил ему переехать в Будапешт, где к тому времени имел прочную базу – особняк в пригороде, два магазина, а его родственники на его деньги развивали торговый и туристический бизнес. Он устраивает юношу в престижный лицей, где Алексей успешно учится, как и другие лицеисты, живет в своей комнате, а по выходным навещает дом отца. Со временем Моничев-старший снимает Алексею небольшую квартиру в Будапеште, покупает ему машину, ежемесячно дает немалые деньги на карманные расходы. Отец, страдая чрезмерной полнотой и видя ту же предрасположенность у сына, по рекомендации врачей устраивает его в секцию регби, где Алексей добивается даже определенных успехов. В общем, юноша живет полноценной жизнью. У него много друзей и в целом нормальные отношения с отцом.
За время пребывания в Будапеште он понял, что его отец очень сложный человек. Николай действительно наказывал сына за незначительные проступки, а в нетрезвом виде иногда прикладывал руки. Но пока это ни разу не доходило до серьезных конфликтов. И никак не предвещало трагической развязки.
… Шло время. Алексей содержался в специальном отделении для несовершеннолетних в тюрьме Будапештского пригорода. Но так успешно начавшееся следствие теперь явно не торопилось завершаться.
С первого дня бойни в Телках я публиковала в Voqq всё, что мне удалось выведать, и тщательно собирала все публикации по делу Моничева, расспрашивала всех, кто мог пролить хоть какой-то свет на это преступление. Мои связи помогли мне заглянуть за непроницаемый занавес будапештской прокуратуры. Сравнивая официальные показания Алексея с теми фактами, которые удалось раздобыть, я обнаружила целый ряд явных неувязок. Сомнения увеличивались день ото дня. Манера убийства и характер проведения говорят, что всё сделано профессионально, на высоком уровне; и это непохоже на подростка, который бегает, нервничает и хочет всех поубивать. Второе сомнение, которое появилось – то, что было бы очень трудно убивать одному. Очень маловероятно, что это сделал один человек. Значит, у убийцы должен быть сообщник. То есть Алексей должен был позвать ещё кого-то.
У меня был свой резон заниматься этим вопросом помимо журнальных публикаций. Я решила удочерить осиротевшую девочку. Я полностью владею ситуацией, мне известен каждый шаг адвокатов, родственников, и полиции. У Моничева есть родной брат, житель Витебска; узнав о смерти Николая, он выехал в Волгоград, чтобы вести собственное расследование. Шурин был занят организацией похорон на родине Моничева, в Белоруссии. Оказалось, за пару месяцев до гибели погибший специально просил его об этом: «в случае чего, дай слово, что похоронишь на родине предков». Мать Моничева – старая, недееспособная женщина. Первая жена, родная мать Алексея – её в первую очередь волнует, что там с её сыном. Няня – неизвестно, интересно ли ей будет держать у себя девочку, когда у неё закончатся деньги. И ещё – погибшая Антонина Гамазова не состоит в официальном браке с Моничевым. И она гражданка Венгрии, и Лиза – тоже. Если граждане Белоруссии там, или России, захотят забрать гражданку Венгрии, у них возникнут некоторые трудности. Кроме того, им придётся доказать, что это их кровная родственница.
Итак, мы с Ференцем занимались вопросами удочерения, и параллельно по долгу службы я контролировала всю ситуацию. Ничто не предвещало беды.
Между прочим знающие люди (в частности Соня – секретарь, и Крисси, бухгалтер), утверждали, что Моничев хранил дома красную папку с важными документами и дискетами с электронными подписями, а также ноутбук, на котором были установлены банковские программы «Банк-клиент», с помощью которых он управлял многочисленными банковскими счетами. Антонина – помощник и главный бухгалтер, вела все взаиморасчеты и осуществляла денежные транзакции.
Однако, имея на руках ноутбук с банковской программой и дискеты с электронными подписями, любой мало-мальски знающий человек может перевести деньги на свой счет, у этих программ довольно несложный интерфейс.
Так вот эта красная папка и ноутбук исчезли. Соня и Крисси заявили о существовании этих вещей (Моничев никуда не вывозил их, держал в своем кабинете, и все финансовые операции производила Антонина или он сам исключительно из дома), но несколько тщательных обысков ничего не дали.
Если похититель – Алексей, то сразу отметается версия об убийстве на почве мести. Кроме того, через два дня после убийства Крисси отправилась в банк, чтобы получить выписки, и обнаружила что со счета исчезли все деньги – а это около полумиллиона долларов. И это только по одной структуре, а у Моничева их было несколько, полная информация обо всех его делах исчезла вместе с компьютером и красной папкой.
Так что, всяко высвечивается сообщник.
Стало известно об одной находке в доме Моничева, о чем следователи прокуратуры не спешили сообщить прессе. На разбитом стекле в двери, через которую Алексей ворвался в салон, обнаружили клок волос и запекшуюся кровь. Если это его волосы и кровь, то почему этого нет в протоколе? Если это кровь его сообщника, то почему его не ищут?
Вся проблема состояла в том, что никто не предложил ни одной более менее разумной версии – кто бы мог ассистировать Алексею и главное зачем. Когда убийство совершается на почве мщения, в состоянии близкому к аффекту, то о сообщниках не думают. Если и договариваются, то заранее. Но тогда велика вероятность, что инициатор к моменту совершения убийства успокоится, и задуманное потеряет смысл.
Тогда, может быть, у юноши были совсем другие мотивы, и главная его цель заключена в красной папке. Но Алексей на допросах по-прежнему утверждал: отца убил из ненависти, а остальных – как нежелательных свидетелей, и никаких сообщников у него не было.
Когда, наконец, были получены результаты медицинской и баллистической экспертиз, то до этого осторожные адвокаты, в частности Жжольт Беко (Zsolt Beko), дали понять, что сомнения многих относительно отцеубийцы-одиночки небезосновательны. Действительно, есть большие противоречия между признанием Алексея, его поведением на месте преступления, и результатами баллистических и технических экспериз. Есть очевидные пробелы, непонятности, и откровенные загадки.
Результаты баллистической экспертизы свидетельствовали, что ещё не служивший в армии Алексей неожиданно проявил задатки ворошиловского стрелка, ибо из шестнадцати произведенных им выстрелов в цель попали пятнадцать, а десять из них оказались смертельными. Но даже если такое по теории вероятности раз в сто лет и случается, то другие факты только фантастическим везением никак не объяснить. Первый выстрел в Антонину с террасы, по данным специалистов-трассологов, производился из нижней точки, скорее всего с пола, то есть убийца лежал на террасе, поэтому кстати и мог хорошо прицелиться. А Алексей неоднократно повторял, что стрелял стоя. И еще более удивительное во всей этой истории, почему всё время, пока Алексей расправлялся с отцом, Антониной, и Яношем, произведя в общей сложности семь выстрелов, Ирэн продолжала как ни в чем не бывало сидеть на диване, покорно ожидая, пока очередь дойдёт до неё.
Совершенно непонятно, почему, добивая отца в коридоре и находясь буквально в метре от двери, идущей в салон, он совершает круг через всю террасу, чтобы оказаться в том же самом салоне, проломив при этом стеклянную дверь. Удивительно, почему Янош, спускаясь со второго этажа направился в салон, где в тот момент раздавались выстрелы, и при этом не заметил лежащего на полу в луже крови Николая Моничева. Может быть, у него не было выбора – в коридоре стоял второй убийца и Янош предпочел направиться навстречу Алексею, не предполагая, что идёт навстречу своей смерти.
В любом случае всем этим загадкам есть только одно разумное объяснение – у Алексея Моничева был по крайней мере один сообщник, если, конечно, первым убийцей был сам Алексей.
Добраться до истины и узнать, что на самом деле произошло в Телках вечером 5 ноября 2000 года, хотели не только в Будапеште. В Белоруссии, откуда родом Моничевы, проживали мать Николая и его старший брат Савелий. Ему не даёт покоя вопрос: как мог племянник убить его брата? Чем больше ему становятся известны подробности той ноябрьской ночи, тем больше он начинает сомневаться в виновности Алексея, и он решается на собственное расследование. Кроме того, он пытается разобраться в запутанных делах Николая, который, окончательно перебравшись в Будапешт в конце 1999 года, полностью свернул бизнес в России, перевел все активы в Венгрию, и оформил все на родственников Антонины Гамазовой.
События вскоре приняли совершенно неожиданный поворот. В начале декабря прошлого 2001 года на одном из допросов Алексей делает сенсационное заявление: он никого не убивал! Вообще. Всё сделали ворвавшиеся в дом вечером люди в черной одежде с масками на лицах. Перестреляв всех, они под страхом расправы над оставшимися близкими Алексея заставили юношу взять убийство на себя. Говорили люди в черном по-русски.
Новое заявление Алексея Моничева вызвало бурную реакцию в СМИ. Но в будапештской прокуратуре это заявление восприняли на удивление спокойно. Представители следствия утверждали, что в юридической практике намного существеннее первое признание подозреваемого, особенно если оно сделано после задержания; а теперь, мол, мальчик испугался сурового наказания и начал запутывать следствие. Совсем другого мнения придерживается защита, и в частности Жжольт Беко, адвокат Алексея: «Он сделал это признание, потому что убийцы его заставили, они пригрозили тем, что могут убить его семью, то есть тех кто остался, то есть мать, которая является самым дорогим для него человеком. Поэтому он был вынужден пойти на этот шаг и дать эти показания. То есть поменять показания на жизнь матери».
Именно матери Алексей рассказал правду на одном из первых свиданий с ней. А затем и дяде – Савелию Моничеву. И они уговорили его сказать полиции всё как есть.
Теперь я изложу тебе свои опасения, Andrew. Эти двое, мать и дядя Алексея, не имеют здесь в Будапеште достаточно связей. Доступа к деньгам и имуществу погибшего у них тоже нет – за особняк, машину, и недвижимость им предстоит судиться с родственниками Антонины (там вообще всё крайне запутанно, Соня и Крисси плохо идут на контакт, они ведут свою игру и видимо хотят прикарманить кое-какое имущество, а деньги на банковском счету исчезли вместе с ноутбуком и красной папкой). Поэтому против нашей полиции родственники Алексея бессильны. И они не нашли другого способа переломить ситуацию, кроме как поставить мне ультиматум: либо я помогаю им вытащить Алексея, либо они отнимут у меня Лизу. Мол, докажут родство со стороны родственников обоих родителей, Николая и Антонины, и добьются признания удочерения незаконным.
У нас с мужем влияния конечно же побольше, чем у Моничевых, но нам не под силу идти против государства, в интересах которого отправить за решетку Алексея, вместо того чтобы вести полномасштабное расследование и бороться с «русской мафией». Мы не сможем вызволить Алексея. А его родственники вполне могут выполнить свою угрозу.
Я хочу посоветоваться с тобой, Andrew, что мне делать. Готова пойти на любые издержки, чтобы оставить Лизу у себя.
To: imogen@hotmail.com
From: sovincom@vlink.ru
Date: 02.02.2002
Привет, Имоджин!
«Русская мафия» – как ты понимаешь, это довольно пошлый газетный ярлык, рассчитанный на тупого обывателя. Те, кому лепят этот ярлык – обычные деловые люди, просто с обостренным чувством справедливости.
В своё время Моничев вместе с подельницей Гамазовой пытался кинуть моего нынешнего компаньона Артура Ансимова и забрать его бизнес. Моничев заказал Ансимова, но тот не пострадал и сумел вернуть своё. Правда, пришлось причинить Моничеву некоторое членовредительство.
Но он не усвоил урок и кинул тех, к кому перебежал от Ансимова, а заодно еще полгорода. Так что с ним поступили справедливо и пускай скажет спасибо, что умер быстро, не мучаясь.
Вот это как раз не последнее по обсуждаемости обстоятельство. В вашей прессе, вижу всё серьёзно, а у нас обсуждение смерти мало-мальски известной личности превращается в репетицию Страшного суда. Особенно в интернете. Пишущие разделяются на два лагеря – одни припоминают все благие дела покойного, другие вытаскивают на свет божий все его грехи. Третьи объявляют сбор денег, хотя покойный и при жизни не бедствовал, а после смерти они и вовсе ему не нужны. Весы колеблются, страсти накаляются. Был ли он хорошим артистом, писателем, музыкантом, политиком, бизнесменом? Бил ли жену? Тиранил домашних? Растрачивал казенные деньги? Отдельно рассматриваются обстоятельства смерти – умер ли в страданиях от болезни, разбился ли на машине, объелся ли таблеток. Так ли он должен был умереть? И были ли при этом пострадавшие? Как бы вы умерли на его месте? Есть над чем задуматься. Хочешь знать, что ждет тебя на том свете – почитай сетевые издания. Или блоги. Там трубят такие трубы, что иерихонские по сравнению с ними – просто жалкие дудки. Хочется нарочно умереть, чтобы в самый разгар вакханалии восстать из мертвых и дать всем по морде.
Не имеет никакого значения, какими делами прославился покойный – хорошими или плохими, ему припишут и те и другие.
Касаемо конкретно Моничева – активисты заседаний Страшного суда давно перемыли ему все кости. Сетевая прокуратура вменила ему в вину в том числе педофилию и гомосексуализм. Нашлись яростные защитники, утверждавшие, будто Моничев раздал все деньги бедным и ушел в монастырь, где и был убит всесильной «мафией». Сейчас его уже никто не обсуждает – полным полно свежих покойников, требующих внимания.
А вообще, один мой товарищ, Вадим Второв, как-то сказал, что событие само по себе не имеет никакого значения. Имеет значение только потенциальная польза, которую можно из этого события извлечь.
По поводу твоего вопроса, родственников Моничева, которые тебе там мешают, я наведу справки и позвоню тебе в самое ближайшее время.
Глава 4
Тревога егеря относительно наледей оказалась напрасной. Речной лёд, по которому ехали охотники, был слегка запорошен сухим снегом, запряженные лошадьми повозки скользили легко, и лучшей дороги не придумаешь. Да и погода благоприятствовала охотникам: тихая, солнечная.
К концу дня достигли устья одного из волжских притоков. Дорогой, кроме береговых возвышенностей, охотники ничего не видели и не имели представления о местности, которую пересекали. Вечером, как только все хлопоты по устройству лагеря были закончены, Иосиф Давиденко и Вячеслав Уваров поднялись на ближнюю сопку. Они стояли, вглядываясь в темноту, как вдруг какой-то протяжный звук, напоминавший флейту, донесся из лога. Они прислушались и неожиданно уловили такой же звук уже с противоположной стороны. Но это не запоздалое эхо и не крик филина, предупреждающий о наступлении ночи. В звуках было что-то тоскливое, отягощенное безнадежностью. Так и не разгадав, что это, вернулись в лагерь.
Забравшись в палатку, Давиденко с Уваровым разделись и присели, приготовившись пить чай, но тут послышалось повизгивание собак, привязанных к саням. Коротко тявкнула уваровская Бойка, которую егерь Сафрон называл «главной».
– Кто-то чужой близко ходит, – сказал он, поспешно натягивая полушубок.
Все вышли из палатки. С нагретых мест соскочили собаки. Они стояли во весь рост, всматриваясь в темноту и настороженно шевеля ушами.
– Отвязать надо, – сказал Давиденко.
Сафрон схватил его за руку:
– Пускать нельзя, подожди. Надо узнать, кто ходит…
Вдруг из темноты послышался отвратительный вой волка. Он разросся в целую гамму какого-то бессильного отчаяния и замер в морозной тишине высокой, жалобной нотой. Эхо внизу повторило голодную песню. Не успело оно смолкнуть, как до слуха донесся шум. Он ураганом несся на охотников из леса. Вот мелькнул один олень, второй… Мимо бежало обезумевшее от страха стадо. Уваров насчитал шесть оленей. Шум удалялся и вскоре заглох далеко за лесом. Поначалу фыркавшие лошади бесновались и громко ржали.