Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать
Шрифт:
А он ровнехонько через три года после этого юбилея, двадцать седьмого августа одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года, взял да и выкинул, оставив сослуживцев, друзей, знакомых и домочадцев в полном недоумении.
— Вот так учудил! — говорили все ошарашено и качали головами.
27 августа 1994
Не сбылась моя мечта (1987–1994)
Алексей Тихонович Благодуров мечтал построить дом.
Он мечтал о доме, как о женщине.
Он
Мечтая о доме и живя с родителями в двухкомнатной квартирке, Алексей Тихонович Благодуров решил жениться, не имея при этом никакой склонности к семейной жизни, но ведь дом для одного человека — дичь и чушь, дому обязательно нужна семья.
Долго ли, коротко — и вот он сидит в домашнем кругу с женою Ларисою, с детьми Степаном 13-ти лет, Мариной 10-ти лет и Володей 6-ти лет, он сидит, допустим, вечером тридцать первого декабря одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, наливает рюмочку, выпивает и спрашивает младшего Володю:
— Как ты думаешь, Володька, лучше в такой вот квартире жить или в собственном доме?
Володя думает о девочке с третьего этажа, о заливистой собаке с четвертого, о балконе, с которого летом хорошо пускать бумажных голубей и мыльные пузыри на головы радостным прохожим (правда, он не видит их радости, потому что прячется за перилами балкона), он думает сразу о многом и сердито отвечает:
— Да ну его!
— Почему? Свой дом! Сад! У каждого комната отдельная! — удивляется Благодуров.
Володька молчит.
Тогда Алексей Тихонович наливает вторую рюмочку, выпивает и задает вопрос Марине:
— Как ты думаешь, Маринка, лучше в такой вот квартире жить или в собственном доме?
Марина боится перемен. Она даже из класса в класс переходит с неохотой и опаской, привыкая целый учебный год жить в одном классе. Нет, нате вам — иди в другой. По этой же причине она, странная какая девочка, не любит своих дней рождения. То было девять лет, а то, здравствуйте пожалуйста, сразу десять! Неприятно как-то. Но она послушлива, она видит, чего от нее ждет отец и, отпивая чаю, говорит:
— Да уж, конечно, в своем-то доме лучше.
— Почему? — просит объяснения Алексей Тихонович, с улыбкой поглядывая на жену Ларису.
— Ну, так, вообще, — пожимает плечами Марина.
Не удовлетворенный ответом, Алексей Тихонович наливает третью рюмочку и обращается к старшему сыну Степану:
— Как ты думаешь, Степан, лучше в такой вот квартире жить или в собственном
— Само собой, в доме! — желчно отвечает подросток Степан, которого никто не любит на этом свете — да и будь он проклят вообще, весь этот свет! — И где-нибудь в другом городе, — добавляет он. — Мне тут климат не нравится.
— Климат климатом, но почему в доме-то лучше? — как бы даже ошарашен ответом Алексей Тихонович, продолжая лукаво посматривать на Ларису.
Степан ответом не удостаивает. Полный тоски, разочарования и светлой надежды, встает он из-за стола, с шумом отодвинув стул и идет смотреть в темное окно, думая о беспросветном прошлом и загадочном грядущем.
Алексей Тихонович наливает очередную рюмочку, выпивает и спрашивает теперь уже жену Ларису:
— Как ты думаешь, Ларка, лучше в такой вот квартире жить или в собственном доме?
Лариса лишь вздыхает — и Алексей Тихонович ласково треплет ее по плечу.
Он понимает, что никогда у него не будет своего дома: не заработает, не соберет на него денег. Нет, он мог бы напрячься и приобрести деревянную развалюшку на окраине города за две-три тысячи рублей денег по ценам одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, но ему нужен не деревянный, не плохонький — и не готовый вообще, ему нужен большой, каменный, и чтоб самому построить его.
Он выписывал журналы и покупал книги о прикладных ремеслах, из них узнавал, как штукатурить стены, настилать полы, выложить печь, теоретически он вполне мог владеть рубанком, мастерком, топором, молотком и гвоздодером, прикупал время от времени эти инструменты и аккуратно раскладывал на полках в крохотной кладовой, часто по вечерам открывал ее, любуясь ухоженными, готовыми к делу предметами строительной работы. Не раз и не два перечитывал он книгу о Робинзоне Крузо, завидуя ему: во-первых, под рукой у Робинзона была тьма-тьмущая природных стройматериалов, во-вторых, он мог выбрать для дома любое место, в-третьих, вокруг совсем не было людей и никто ему не мешал.
Понимая, что никогда он не построит настоящий дом, Алексей Тихонович строил дома игрушечные, выпиливал их из фанеры, и это были чудо-дома: трехэтажные, с мансардами, с соляриями, со всяческими резными украшениями. Он проводил туда электричество и по вечерам, гася свет в комнате, в игрушечном доме, наоборот, включал — и ему казалось, что там живет кто-то; правда, сам дом из-за внутреннего света становился не виден, но зато этот свет в темноте был таинственней и приманчивей, чем свет на свету.
И вот однажды, а именно тридцать первого декабря одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, Алексей Тихонович, как всегда, налил первую рюмочку и задал первый вопрос семилетнему уже сыну Володьке:
— Как ты думаешь, Володька, лучше в такой вот квартире жить или в собственном доме?
Володька ответил не прямо. Он сказал:
— А вон на Перспективной улице грузовик с кирпичом в канаву перевернулся. Грузовик выволокли, а кирпичи неделю лежат. На целый дом хватит.