Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать
Шрифт:
И Емельянов тут же воспрянул.
Нет, сказал он себе мысленно, я не купил елку вовсе не из материальных соображений! Я своим инстинктом потомственного интеллигента почувствовал общественную и государственную целесообразность этого моего личного решения!
Но Емельянову мало было сделать этот вывод. Он, в отличие от большинства интеллигентов, не утешался ощущением своей праведности, он был человек действия и хотел, чтобы и другие приблизились к истине.
Поэтому, торопливо одевшись, Емельянов отправился обратно к елочному базару.
— А вы знаете, — сказал он торговцу, — что каждый
Ну и так далее. Пересказал ему вкратце содержание статьи.
Торговец, у которого в этот момент не случилось покупателей, равнодушно выслушал и сказал:
— Не зынаю и зынать не хочу!
— Как же не знаете, если я вам только что об этом сказал? — уличил его Емельянов.
— Мало кто что скажет, — отмахнулся торговец.
— А вот — статья! Тут все написано! — показал Емельянов предусмотрительно захваченную газету.
— Мало кто что напишет. Вы газетам верите? — спросил торговец и, заметим, безошибочно попал в больную точку. Интеллигенту, особенно потомственному, газетам верить не пристало, и Емельянов об этом знал. Но не смутился.
— На этот раз пишут правду! — убежденно сказал он. — Потому что это неоспоримые факты!
— А вот елка-палка хороший вашим деткам, недорого! — закричал торговец, увидев мужчину и женщину, которые несли в руках покупки и вели ребенка, мальчика. (Оценим в скобках талант елочника, его глубокое знание психологии людей, пусть даже основанное на товарно-денежных побуждениях. Он видел одного ребенка, но закричал — «вашим деткам». Однодетная семья всегда ведь хочет второго ребенка и даже третьего, пусть и не всегда себе это позволяет, она мечтает о нем, этот ребенок фантастически или, как сейчас говорят, виртуально, присутствует рядом. И вот умелый возглас продавца вызывает его к жизни, делает почти реальным, мужчина и женщина переглядываются, улыбаются своим мыслям, звучащим в унисон, и — что? Правильно — покупают елку, делая этим самым как бы шаг к рождению второго ребенка, они покупают елку как бы и для него!)
Семья свернула к базару.
— Вот эту! — закричал ребенок (не виртуальный, а уже имеющийся, готовый), указывая на самую пушистую и большую елку.
Продавец назвал цену.
Женщина охнула, мужчина сохранял спокойствие и, зная правила рыночной экономики и торговли, сказал:
— Сбавишь — возьмем.
Торговец начал клясться, что сбавить никак не может, сам брал за такую цену и окажется в убытке, если сбавит, везде дороже, а у него самый дешевый товар — и т. п. Мужчина сделал вид, что хочет отойти. Торговец сделал вид, что испугался.
— Хорошо, сбавлю сотню, — печально сказал он.
И мужчина полез за бумажником.
Пока он лезет, не могу удержаться и не рассказать поучительную историю, случившуюся с одним моим знакомым (на самом деле со мной, но неудобно в этом признаваться; и вообще, не люблю говорить о личном). Этот мой знакомый был в стране Марокко и, прогуливаясь по городу Агадиру, выбрел на торговую улицу. И увидел в первой же палатке марокканскую национальную рубашку без ворота, с вышивкой. Не то чтобы ему (то есть мне)
«Тридцать!» — упирался я (ладно, чего уж скрываться).
«Нет, нет, нет!»
«Ну, извини! Пойду дальше».
«Стой! Пусть мне плох, ладно! Сто писят!»
«Нет. Извини».
«Ваш цена?»
«Тридцать пять максимум!»
«Нет, нет, нет! Сто сорок, своя цена, меньше нет нигде!»
И т. п.
Мы торговались не меньше часа.
В результате он, помрачнев, погрустнев и даже как-то усохнув и постарев от горя, словно увидел призраки своих обездоленных и голодных детей (даже жалко его стало) согласился на шестьдесят. Почти вчетверо дешевле!
Я изучал политэкономию и не допускал мысли, что он продал мне рубашку по себестоимости. На пятерку дороже или пусть на десятку. Добавочная стоимость, накладные и транспортные расходы, святое дело. Но рассчитывал-то на триста процентов бакшиша! Шиш ему, а не бакшиш!
Я предвкушал, как буду хвалиться перед друзьями своим знанием Востока и умением не поддаться марокканскому хитроумию, и шел дальше. Свернул в следующую палатку. Вернее, в магазин. Тот редкий для Марокко магазин, где цены на товарах обозначены. Увидел «свою» рубашку. Точно такую же. За тридцать.
И понял, что…
Да вы поняли, что я понял.
…Но вернемся из знойного Марокко в зимнюю Москву, что, кстати, бывает приятно, если там снежно и умеренно-морозно, а именно так и было в этот вечер.
Мужчина уже доставал деньги, и тут перед ним возник Емельянов. И сказал:
— Извините, я не хочу вас отговаривать, но я посмотрел на вашего ребенка и подумал, что, может быть, вы не знаете…
И рассказал о том, что вычитал из газеты.
Торговец хотел вмешаться, но мужчина, человек, видимо, не последний в этой жизни, властно сказал ему:
— Погоди!
Судя по реакции, его не впечатлили ни массовые порубки, ни браконьерство. Травмы от игрушек тоже — возможно, игрушки он купил небьющиеся и не горящие. Но сообщение об эфирных парах произвело впечатление. А на женщину — еще больше.
— Я тоже об этом слышала! — заявила она.
Обычно так говорит каждая женщина, едва узнав что-то новое. И вовсе не потому, что хочет выглядеть умнее. Просто женщины, в отличие от мужчин, быстрее усваивают информацию, я это давно заметил. Они усваивают ее так быстро, что она им тут же кажется уже давно усвоенной — будто они и сами это знали, просто забыли.