Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать
Шрифт:
Их малыш понял, к чему идет дело, и заблажил:
— Хочу елку! Хочу елку! Хочу елку!
— Пожалейте ребенка, сделайте для ему радость! — подхватил торговец.
Но на этот раз его мудрое знание психологии не сработало. Мужчина и женщина принадлежали к той правильной породе родителей, которые детей балуют, но в меру, а если уж что-то решат не позволить ребенку, то их не прошибешь никакими криками.
Они строго посмотрели на сына, готовясь решительно пресечь его капризы. А Емельянов сказал, утешая:
— Не плачь, мальчик! Мама и папа купят тебе елку. Искусственную. Вон в том супермаркете,
Женщина, услышав столько сразу умных слов, посмотрела на Емельянова уважительно, а мужчина глянул хоть и с подозрением (как всякий муж, в присутствии которого посторонний мужчина слишком уж вежливо говорит с его женой), но и не без задумчивости. Главное же: малыш затих. Он повернул свои мокрые большие глаза в сторону огромных витрин супермаркета, вспомнил, наверно, сколько там игрушек и прикинул, что сейчас он в виде компенсации за моральный ущерб может вместе с искусственной елкой выпросить что-нибудь для себя ценное.
— Пойдемте туда, правда, — сказал он смирным голосом.
Истина, изглаголенная устами собственного младенца, оказалась решающей для осчастливленных его рассудительностью родителей. Они взяли мальчика за руки и дружно пошли в супермаркет.
— Ты! Иди отсюда! — грубо крикнул торговец Емельянову.
— С какой стати? — спросил Емельянов. — Это мой город, моя улица. Где хочу, там и стою.
— Стой в другой место! А тут торговля!
— Это, между прочим, еще вопрос, законная ли! — огорошил его Емельянов. — Где у вас сертификат качества? Где санитарная книжка? Где разрешение на уличную продажу товара?
— Что?! — разозлился торговец. — Ты кто такой вообще?
— Я гражданин! — четко, но без пафоса произнес Емельянов. И чувствовал себя в этот момент действительно гражданином.
— Ты, гражданин, — все более грубел торговец, — вали отсюда, понял, да? Это мой торговый территорий!
Он указал на колышки и веревочки, которыми, в самом деле, был окружен импровизированный елочный базар.
— Хорошо, — покладисто сказал Емельянов, вышел за колышки, встал у входа и продолжил агитацию. Он рассказывал людям о нанесенном ущербе, об эфирных парах, о пожароопасности и возможных травмах детей.
Врать не будем, не все прислушались к нему. Кому-то наплевать было на ущерб («не мне нанесли!»), кто-то, посмеиваясь, говорил, что после городских выхлопов не страшны никакие пары, кто-то экзистенциально замечал, что вся жизнь взрывоопасна, а кто-то ничуть не беспокоился за судьбу детей, не имея их или имея выросших. Елки покупали. Но мало. Многие, послушав Емельянова, впадали в сомнения, а у русского человека от сомнения до отрицательного решения — один миг. И они уходили.
Елочный базар был почти пуст и людей, видевших это, даже не надо было отговаривать от покупки, они сами проходили мимо. Они, помнящие советскую действительность, навсегда затвердили в сердце своем, что, если товара много, а его не покупают, то:
а) или товар дрянь;
б) или слишком дорого стоит;
в) или он никому не нужен.
Иначе была бы толпа.
Мы привыкли верить
Торговец ругался, торговец замахивался на Емельянова рукой, а потом елкой и даже палкой, не скрывая своих намерений. Емельянов уклонялся, отходил, но возвращался. Тогда торговец, поразмыслив, сказал:
— Иди сюда, один вещь скажу.
— Я и тут слышу.
— Секретный вещь.
— А никого нет, ваши секреты слушать! — сказал Емельянов чистую правду, потому что и в самом деле никого не было.
— Бери лучший елка за пол цена, хочешь?
— Ты думаешь, я ради этого стараюсь?
— А ради чего?
— Ради принципа!
Торговец не понял. Постоял, подумал. Сказал:
— Ладно. Даром бери один елка. Только уходи!
— Да не надо, чудак-человек!
— А чего тебе надо?
— Ничего.
Торговец не поверил. Он ни разу не встречал человека, которому ничего не надо. Так не бывает. Человеку всегда что-то надо. Это закон жизни.
И тут вдруг его угрюмое небритое чело (я понимаю, что нельзя так говорить, но почему-то очень хочется) прояснилось. Он догадался. Он позвонил кому-то по мобильному телефону и что-то сказал.
Через несколько минут подъехала обшарпанная «шестерка», из нее вышел соотечественник торговца, но выбритый (если не сегодня, то на днях), помоложе и с повадками хозяина.
— Ты от кого? — задал он странный вопрос Емельянову.
— От себя! — ответил Емельянов.
— Наверно, от дмитровских, у них тут недалеко тоже елки, вот и наняли мешать! — высказал предположение торговец.
— Я им звонил, они ничего не знают. Да и не будут так делать, что они, глупые совсем? — сказал хозяин и вновь обратился к Емельянову: — Или ты скажешь, от кого, или быстро идешь отсюда. Или я за себя не ручаюсь!
— И напрасно! — укорил Емельянов. — На то вы и мужчина, чтобы за себя ручаться!
Замечание, прямо скажем, неосторожное. Южный человек, если затронуть его мужскую честь, способен на многое, если не на все. И хозяин, сделав широкий и решительный шаг к Емельянову, схватил его за ворот и крикнул:
— Быстро исчез, ну!
Емельянов рванулся, отскочил и тоже закричал:
— Руки прочь! Сейчас наших позову, посмотрим тогда!
Бог весть, кого он имел в виду. Семью? Но семьи у Емельянова, увы, нет. Коллег? Трудно представить, что они, скромные сотрудники бывшего НИИ, потом НПО, потом ОАО «Метроном» (конструирование и наладка измерительных приборов) помчатся поздним вечером ему на выручку, если он им позвонит. Друзей? Но три друга его, сохранившиеся с институтских времен, тоже не годны для уличных разборок: один обременен многодетной (трое) семьей, другой лежит с недавним инфарктом, третий здоров, но находится на отдыхе в Турции.