Изгнание Изяслава
Шрифт:
– Брат твой приезжал, сказывал - мать помирает.
Изяслав оседлал коня, помчался во весь опор. Слышалась брань прохожих, предостерегающие, а то и злобные выкрики. Всадник ничего не слышал. "Только бы поспеть к ней, только бы поспеть, и спасу ее, от хворости прикрою", - думал отрок. В эти минуты ему казалось, что главное застать мать в живых, и все будет хорошо. Да, он был плохим сыном. Но не настолько, чтобы милосердный Господь не внял его молитве. "Господи, помилуй, - беззвучно молился Изяслав.
– Господи, Ты знаешь, роднее матери у меня никого нет..."
Воин мчался мимо горы Киселевки. Впереди блеснул изгиб речушки. Всадник, выигрывая время, направил коня прямо в воду. Сиверко захрапел, но подчинился. Брызги полетели в лицо Изяславу, немного освежили. Конь пересек неглубокую речушку и выкарабкался на берег.
Вот и Копырев конец. А вот и родимый дом, вросший в землю. Изяслав соскочил с коня, открыл дверь. Первое, что он увидел, - ибо лица каких-то людей и брата Луки просто мелькнули перед ним, - была желтая рука матери с набухшими синими венами. Эта восковая рука странно неподвижна. Изяслав привык видеть ее всегда в движении, в работе, и теперь у него дрогнуло сердце.
"Не успел", - подумал он.
Но веки матери медленно раскрылись, и усталые глаза посмотрели на него.
– Поспел... Вот и ладно, - прошептала мать.
Изяслав кинулся к ней, опустился на колени около деревянной лавки, на которой лежала умирающая, и припал щекой к грубой одежде.
– Мать, - только и мог вымолвить воин.
Она шевельнула рукой, хотела, как, бывало, в детстве, погладить его по голове, но не хватило сил.
– Чай, устал, сынок? Скакал ведь... Сядь возле... Уже недолго...
– Нынче привезу лекаря!
– прошептал Изяслав.
Мать посмотрела на него:
– Вырос, сыночек. За то хвала Господу. А мне недолго уж...
Изяслав вскочил с места. Растолкал людей, бросился к коню.
Сиверко почуял настроение хозяина и понесся, вытянув шею, роняя пену. Снова отовсюду неслась ругань. Снова Изяслав ничего не слышал. Он вспоминал, как мать поила его отваром, когда он прибегал разгоряченный после гулянья, как пестовала, когда хворал. Ему казалось, что он помнит ее склонившейся над его скрипучей колыбелью.
"В горести - помощница, в бедах - заступница", - пришло на ум. Каким бы он к ней ни вернулся - изрубленным калекой, убогим нищим, отвергнутым людьми разбойником - мать примет. Не лада и не брат - только мать.
На полном скаку дружинник влетел на подворье княжьего дворца.
– Где лекарь Мак?
– спрашивал Изяслав у слуг. Никто не знал точно. Один видел его в гриднице, другой - по дороге в Вышеград, третий утверждал, что лекарь собирает целебное зелье в лесу. Как разъяренный тур, метался Изяслав по двору. Единственный, кто мог сейчас ему помочь, - Мак. Воин забыл о своих размолвках с лекарем, о том, как когда-то смеялся над ним. Только Мак остромыслый мог спасти мать. И вот опять, как всегда, Изяславу не везет. Страшным невезением наградила его судьба. Теперь оно обрушивается на его мать.
Воин пошел к палатам князя. Навстречу попался боярин Моисей. Он знал, куда поехал лекарь Мак, - к Жариславу.
У ворот Жариславова двора Изяслава встретил сын боярина, Склир. С ним сейчас отроку меньше всего хотелось встретиться. Склир Жариславич, увидев недавнего недруга, разворотил рот ухмылкой.
Изяслав, не обращая на него внимания, бросил поводья и хотел пройти в ворота. Но Склир преградил путь.
– В гости, отроче?
Изяслав, доведенный бедой до отчаяния, рассказал, зачем приехал. О возможности отказа в своей просьбе он и не помышлял. В эту минуту, как всякому человеку, ему казалось, что горше, понятнее и важнее его горя нет ничего на свете.
Но на Склира его невнятная и горячая речь мало подействовала. Жариславич предложил отроку подождать у ворот, пока он справится, не уехал ли и свободен ли лекарь. Склир скоро вернулся и сказал, что Мак будет занят еще долго, хлопочет около захворавшего Жарислава.
– Сорок ногат берет лечец, - похвалился Склир.
– У тебя хватит?
У Изяслава с собой не было таких денег. Но он был готов отдать Маку свое единственное богатство - серебряный амулет, подарок князя.
– Не могу ждать, Жариславич, - взмолился воин.
– Пусти, слово молвлю Маку.
– Не можно, - непреклонно ответил Склир.
Старые обиды встали в памяти, отчаяние зажгло душу воина.
Изяслав вскочил на коня. Он направил Сиверка во двор, сбив с ног ошарашенного Склира.
Отрок вбежал в дом Жарислава и бросился к Маку:
– Поспеши, остромыслый, моя мать кончается!
Седые брови на смуглом лице лекаря недоуменно изогнулись, и вдруг Изяслав вспомнил, что этому человеку он в свое время причинил немало зла. А что, как Мак откажется? Но старый лекарь торопливо взял свой мешочек и молча пошел к двери мимо обиженного и разгневанного Жарислава.
Он уселся на Сиверка сзади Изяслава, обхватил воина руками. Конь помчал их к воротам. На пути стоял Склир и размахивал мечом. Изяслав поднял плеть. Гирька ударила по мечу, и вместо того, чтобы попасть отроку в грудь, лезвие скользнуло по колену. Острая боль на мгновенье затмила сознание. Но добрый конь уже вынес их за ворота, на дорогу к Подолию.
Мак хотел перевязать ногу Изяславу, но воин только махнул рукой - это сейчас не важно, главное - мать. Все в нем ликовало: Мак едет к ним, всемогущий лекарь спасет его мать. И он, Изяслав-дружинник, блудный сын, будет знать, что на свете живет человек, для которого он - самый родной.
Комки грязи летели из-под копыт коня. На дороге оставались, словно разбросанные ягодки, капли крови.
...Матери Изяслава лекарь не понадобился. Изяслав почему-то заметил, что на невысоком лбу, у глаз, у рта разгладились морщины. С особенной горькой ясностью он понял, сколько должен был сделать для нее в жизни. Отрок тяжело опустился на земляной пол, поводя вокруг блуждающим взглядом.
Сквозь дверь был виден клочок фиолетово-сизого неба. Надвигалась гроза, первая гроза в этом году. Наполненный влагой ветер влетал в землянку и ворошил седые волосы Мака. Прокатился удар грома.