Изгнание Изяслава
Шрифт:
Кемельнеш лежал худой, вытянувшийся, спокойный и смотрел на воинов и богатырей только одним глазом (левое веко он уже не мог поднять). В ногах хана покоились сабля, плеть и лук с колчаном стрел.
При появлении кмета Сатмоза хан попробовал приподняться. Он уважал кмета как равного по хитрости и опасался как коварного соперника. Теперь у кмета будет иной соперник - дальний родственник хана Альпар. Еще совсем недавно он был бедным пастухом. Да и теперь воин Альпар не богат. Но он умен, отважен и благороден. За ним пойдет большая часть племени. Кмет Сатмоз знает его силу, оттого
Кемельнешу хотелось, чтобы племя избрало новым ханом Альпара. Но помочь воину Кемельнеш бессилен. Все наиболее важные дела решает собрание - коментон.
Сатмоз смотрел на осунувшееся лицо хана с плохо скрытым торжеством. Раньше ни хитрость, ни коварство не помогли Сатмозу сбросить хана и воссесть на его место. И вот сослужил службу бескорыстный союзник, на которого он никогда не рассчитывал, - болезнь. Наконец-то старый Кемельнеш уступает ему дорогу. Правда, появился новый соперник - Альпар. Он бедный воин, в прошлом пастух, но племя с этим не посчитается так же, как не посчиталось оно, выбирая бедняка Кемельнеша вместо богача Сатмоза. Племени все равно, кто правит - кмет или пастух, - было бы вдоволь добычи. Впрочем, кмет надеется одержать победу над Альпаром. У молодого сокола есть одно слабое место - благородство. И в это самое место кмет пустит отравленную стрелу.
Хан Кемельнеш поманил пальцем Сатмоза. Тот склонился над умирающим.
– Обещай мне, - прошептал хан, - после моей смерти не разжигать братоубийства среди племени. Не мсти моей семье.
– Разве ты не знаешь меня?
– вознегодовал Сатмоз.
– Слишком хорошо знаю...
Губы Кемельнеша еле двигались. Когда-то хан произносил слова громко и резко, а теперь его речь походила на шелест листьев. И в железном сердце Сатмоза не осталось ни злорадства, ни торжества. Глядя на это измученное лицо, кмет Сатмоз невольно подумал о том, что придет время - и он будет лежать так же, постепенно уходя в Долину Вечного Молчания, и его соперник будет стоять над холодеющим телом, злорадно думая: вот ты и уступил мне дорогу.
Он наклонился и поцеловал полу халата умирающего. Хан с удивлением устремил на него потухающий взгляд.
– Исполни мою просьбу, Сатмоз, - сказал он.
– Последняя воля да будет священна. Засыпай спокойно, - ответил кмет.
Хан собрал последние силы, вскинул руки и привлек к себе голову Сатмоза. Испытующе поглядел ему в глаза и - успокоенный - прошептал:
– Очень скоро я уйду к предкам... Прощай...
Сатмоз повернулся и неслышно вышел из юрты.
Вечерело. Степь начинала остывать. Распрямлялись травы, уставшие от дневного зноя, над ними воронками завивались комары. Красные лучи солнца выглядывали из-за небокрая, словно кровавые копья.
За кметом тащилась тень - большая, изуродованная, Сатмоз думал, что скоро опустится тьма и тень исчезнет. Так и человек - лишь чья-то тень, отражение великого. Он исчезает с приходом тьмы. А степь остается, и травы остаются, и где-то воют шакалы, словно человека никогда и не было.
Впереди послышался топот коня. Сатмоз приподнялся в седле, насторожился. Он узнал сухощавую фигуру
– Да будет твой путь отмечен удачами, смелый Альпар!
Альпар взглянул на него прищуренными зоркими глазами и, не останавливая коня, ответил:
– Все, чего желаешь мне, да сбудется и у тебя!
Сатмоз долго глядел ему вслед. Альпар поехал к хану. Интересно, о чем они будут говорить? Кмету хотелось повернуть своего коня к юрте хана, но он остановил себя: верный человек завтра же передаст ему разговор Кемельнеша с Альпаром.
Кмет хлестнул коня и помчался дальше. От печальных раздумий о жизни и смерти ничего не осталось. Он стал опять прежним Сатмозом - ловким и сильным хищником.
5
В этот же вечер Елак снова встретился с Оголех и узнал от нее о намерениях кмета. Обида, горе, злоба, любовь переплелись в его душе так тесно, что он совсем потерял голову.
– Я убью его!
– закричал Елак, а внутренний голос сказал ему: глупый, чего другого ты мог ожидать? Разве ты надеялся принести выкуп за дочь богатыря Огуса?
Оголех прильнула к нему, он чувствовал ее теплые руки на своей шее, и это наполняло его силами. Взгляд Елака упал на каменного идола, и он вспомнил о втором полузабытом способе женитьбы, разрешенном законами его племени. Так когда-то добыл жену дедушка Аазам.
Закон племени гласил: если любовь вселена в сердца двоих самим божеством и стала для них дороже жизни, пусть они придут после заката солнца к изваянию божества. Пусть смешают в чаше свою кровь. Пусть отрежут по клоку волос со своих голов и также смешают их и пустят по ветру. Пусть скажет громко мужчина: это моя женщина! Пусть скажет громко женщина: это мой мужчина! И если всемогущий тягри не поразит их своим гневом следовательно, он признал их союз. Пусть живут вместе. Пусть никто не посмеет расторгнуть их союз!
Был еще и третий способ женитьбы, не признанный законом, но применяемый всеми племенами, - кража невесты. Это - когда нет ничьего благословения, когда в сердце отчаянная решимость, когда шальной ветер бьет в грудь, а разгоряченные звезды мчатся вслед за конем, когда нет других союзников и защитников, кроме быстрых ног верного коня да смелой руки, сжимающей саблю.
Но этот способ неприемлем для раба. Раб не найдет спасения и защиты среди людей других племен, все будут гнать и преследовать его. Ведь он совершил двойное преступление: украл невесту и похитил самого себя из-под власти господина. Что будет с половцами, если все их рабы начнут разбегаться? Нет ужаснее этого преступления, и горе рабу, совершившему его!
Елак подвел Оголех к каменному идолу. Он мысленно молился изваянию: о божество, признай нашу любовь, ты видишь - без нее нет у нас жизни. Не карай нас, всемогущий! Что тебе до маленького счастья двух букашек, ползающих у твоих ног?
Юноша вынул кинжал и надрезал себе руку. Кровь закапала в кожаный мешочек. С ней смешалась кровь Оголех. Елак взобрался на колени идола и вымазал кровью каменный рот. В свете луны юноше показалось, что идол довольно улыбается. Ирци осмелел. Пустил по ветру клочки волос. Крикнул, указывая на Оголех: