Изгнание
Шрифт:
Нехорошо, что он замыкается в себе и не хочет видеть того, что есть. И в истории с передачей "Персов" он нехорошо вел себя. Это был несомненный успех, и подло с его стороны не признавать этого. К тому же, честно говоря, успех встряхнул его, а то, что Анна велела обить старое кресло и купить ему новые туфли, - разве это преступление? Ведь она это сделала не по злой воле, и, если бы кто-нибудь третий судил их, он скорее назвал бы злым или чудаком его, Зеппа, с его приверженностью к старым туфлям, к старому креслу, к покою. Она, во всяком случае, хотела доставить ему удовольствие. "Старушка, - думает он с нежностью, - старушка", - и дает себе слово доказать ей, что на самом деле ничто не изменилось, что все осталось по-прежнему. Ведь
Он бросает работу раньше обычного и, полный бурного раскаяния, отправляется в "Аранхуэс". Он рассчитывает быть дома до ее прихода и заранее радуется, рисуя себе, как шумно и ласково он встретит удивленную Анну. Но она уже дома, собирается лечь в постель. Не то чтобы она разболелась, но ей не по себе, у нее обычное женское недомогание. Не надо было идти сегодня к Вольгемуту, не надо было работать, но она знала, что там много дел, а на Элли Френкель положиться нельзя. И она все-таки пошла, но вскоре почувствовала, что ноги не держат ее, пришлось отправиться домой. Впрочем, прежде чем лечь в постель, она приготовила для Зеппа холодный ужин. Он найдет еду в кухне.
Зепп беспомощно выражает ей сочувствие. Жаль, что он не выбрал лучшей минуты для примирения с ней.
Она лежит, у нее сильные боли. В последнее время она плохо переносит это недомогание. В Германии она обычно щадила себя в первый день, а здесь и подавно следовало бы это делать. Бесконечная суета у Вольгемута, утомительная беготня - все это хоть кого собьет с ног. Женщина быстро стареет, если не бережет себя в эти дни, а для Анны по многим причинам важно было бы не слишком скоро состариться. Но не всегда позволяешь себе действовать благоразумно и дальновидно. Действуешь так, как требует минута. Она стала малодушной. Она заметила, что доктор Вольгемут ведет оживленную переписку с Лондоном, она хочет сделаться для него необходимой, она не желает потерять шанс на переезд в Лондон. Ах, от прежней, уверенной в себе, жизнерадостной Анны не осталось и следа. Зепп совершенно прав, что ищет общества молодой, свежей Эрны Редлих. Глупо со стороны Анны воображать, что она роняет свое достоинство, видя соперницу в Эрне Редлих. Эрна - больше чем соперница: она давно уже вытеснила ее, Анну.
Сегодня, надо сказать, Зепп особенно старается быть нежным и внимательным. Он не только силится найти для нее слова утешения и сочувствия, он даже надел новые туфли и новый халат. Но его неловкое сочувствие скорее злит, чем утешает ее. Он уже переоделся на ночь, под халатом у него пижама. Ну и вид же у него. Одна штанина, как всегда, завернулась, видна волосатая нога. Он невозможно неряшлив, и эта неряшливость компрометирует ее, ведь винят ее, она, дескать, плохо за ним смотрит.
Вот он сидит и болтает. Что у нее на душе, об этом он и не догадывается. Не замечает непрерывной цепи мелких унижений и страданий, которые ей приходится сносить. Он говорит. Рассказывает ей о своей беседе с Гансом, уверяет, что немало еще воды утечет, прежде чем Ганс уедет в Москву, Ганс ведь умница, может быть, им еще удастся выбить у него из головы ату дурь. Все подробности своего разговора с мальчиком передает он ей, пересказывает всю эту теоретическую трескотню. Как будто она не знает наизусть весь его политический катехизис, точно так же как и катехизис мальчика. И ведь все, что он рисует себе, - сплошная иллюзия. В ее памяти снова оживает неприятная сцена, когда Ганс пытался откупиться от нее деньгами. Настолько далек уже от них мальчик, а Зепп думает, что сможет отговорить его от поездки в Москву, в сотый раз пережевывая свою демократическую жвачку.
Нет, ничего не поделаешь: узы, соединявшие ее с мужем и сыном, окончательно порвались. После того неприятного разговора Анна ни в чем не может упрекнуть Ганса, напротив, он, по-видимому, сожалеет, что огорчил ее; когда он видит ее, он старается быть особенно почтительным и
Она еще не стара, и все же ей часто кажется, что то или иное ее переживание в последний раз. Когда она погладила Ганса по голове, между ними, вероятно, в последний раз возникло чувство близости. Когда она устроила маленький, не очень удачный банкет в честь передачи "Персов", она, возможно, в последний раз собрала у себя гостей. Когда Зепп будет в последний раз спать с ней? Когда-нибудь это будет в последний раз, поется в одной глупой и неприличной песенке. Хотя слова Зеппа, да и все в нем сейчас раздражает ее, все же нельзя не сознаться, что сегодня он явно проявляет желание раскрыть перед ней душу; за три месяца он не сказал ей столько раз "старушка", сколько за сегодняшний вечер, - не в последний ли раз они так близки друг другу?
Что за нелепая сентиментальность. А все оттого, что она нездорова. Она не даст себе размякнуть. Она собирается с силами и снова становится решительной Анной.
То, что Зепп сегодня доступнее обычного, - это счастливый случай, надо им воспользоваться. Уже несколько дней, как она собирается предостеречь Зеппа. В "Парижских новостях" какие-то нехорошие дела. Перейро ей намекал, что там готовятся перемены, что этот Гингольд подозрительный субъект и не мешает быть начеку. Необходимо обратить на это внимание Зеппа, а сегодня он как раз в подходящем настроении.
И она начинает говорить, а Зепп слушает, хорошо настроенный, внимательный, сговорчивый. Но к предостережениям он относится, как взрослый к лепету ребенка. Как это похоже на Анну, говорит он, что она так поддается панике. Везде ей чудится подвох, всегда она пророчит беду. Ему-то уж этот самый Гингольд безусловно противен, и что они друг друга не выносят - это тоже верно. Но отсюда до страшных сказок Перейро еще далеко. Утверждать, что Гингольд собирается изменить политическое направление газеты, - значит, молоть вздор, создавать себе призраки.
Анне, по существу, нечего возразить. Но у Перейро хороший нюх. На его чутье можно положиться, она настаивает на своем предостережении. Возможно, что тут примешивается и некоторая доля эгоизма. Если Зепп оставит работу в редакции "ПН", ей легче будет, когда понадобится, уговорить его поехать в Лондон. Во всяком случае, если он уйдет из "ПН", он сможет снова посвящать больше времени музыке, которая всегда так связывала их. Она поэтому была бы рада, если бы он устранился, прежде чем его устранят, и она повторяет свое предостережение. К сожалению, она не вполне владеет собой, она говорит недостаточно спокойно и убедительно. Зепп догадывается о ее скрытых мыслях и постепенно сам впадает в недовольный и запальчивый тон. Разговор, начатый с такими добрыми намерениями, ни к чему не приводит.
И все-таки предостережение Анны встревожило Зеппа. Он рассказал Эрне Редлих, какие слухи ходят о Гингольде. Эрна отнеслась к этим слухам не так легко, как он думал. Явного доказательства бесчестных замыслов Гингольда, конечно, нет. Но верно то, что он все энергичнее вмешивается в редакционные дела и все больше придирается к редакторам; ведь Гингольд умеет считать; газета расходится хорошо, тираж увеличивается, отдел объявлений все разрастается, значит, состав редакции вполне отвечает требованиям читателей. Откуда же вечное брюзжание Гингольда? Какие темные намерения за этим кроются?