Изгнание
Шрифт:
– Не очень-то это приятно - такая распря среди эмигрантов, - размышлял вслух Царнке.
– Пожива для нацистов. Да и дорогое удовольствие.
– У Гингольда - средства производства, у нас - рабочая сила, - уныло сказал Бергер.
– Стало быть, надо отнять у него средства производства, - деловито и дерзко подытожил Петер Дюлькен. Он тоже встал и принялся неуклюже бегать из угла в угол, отбрасывая назад непослушную прядь волос, ожесточенно размышляя.
– Отличная идея, - рассмеялся Бергер.
– Надо только отнять у Гитлера третью империю, и национал-социализму конец.
– Вот как я мыслю себе
– Мы будем издавать газету на собственный счет под слегка измененным названием. Список подписчиков у нас есть. Редлих или Глюксман отпечатают его нам на машинке. Типографии совершенно безразлично, за чей счет печатается газета, лишь бы заказчик платил. Подписчикам она будет доставляться по-прежнему; их ничуть не беспокоит, кто издает газету - консорциум "Добрая надежда" или другое акционерное общество. Наши новые "ПН", или "ПП", или как бы мы их ни назвали, после двух номеров пустят такие крепкие корни, что никто и не вспомнит, как они назывались раньше.
Бергер и Пфейфер иронически усмехались. Советник юстиции был известен как человек практики, не уносящийся в облака, и оба ждали, что он здорово отделает Пита и его нелепый проект. Но Царнке сказал:
– Это было бы смелым маневром.
– Он остановился перед Питом и задумчиво посмотрел ему в глаза, машинально поглаживая густые черные усы. И вдруг улыбнулся и рассказал анекдот: - Однажды в Черновицах старый еврей с длинной белой бородой подошел к театральной кассе. Он закрыл рукой бороду и сказал: "Дайте мне студенческий билет".
– И что же?
– с интересом спросил Пфейфер.
– И получил его, - ответил Царнке.
Все рассмеялись.
– Главное, где вы возьмете деньги?
– спросил адвокат.
– Немного денег я смогу дать, - сказал после непродолжительного раздумья Пит.
– Есть человек, интересующийся рукописью партитуры Генделя. За нес можно выручить монету. Мне придется довольствоваться для моей работы фотоснимками. Другие же пользуются ими.
Пфейфер и Бергер дружелюбие и взволнованно смотрели на Пита. Они часто потешались над его страстью, но знали, что расстаться с рукописью Генделя - это величайшая жертва для него. Советнику юстиции с самого начала понравилась свободная, хладнокровно-энергичная натура Петера Дюлькена, его прямодушие, сочетающееся с находчивостью. Самоотверженность Петера Дюлькена окончательно покорила Царнке.
– Я тоже постараюсь достать денег, - пообещал он.
– Не хочешь ли еще чашку кофе?
– энергично вмешалась кузина, до сих пор молча и внимательно слушавшая.
Царнке взял к себе кузину, чтобы она заботилась о нем и удерживала от опрометчивых решений. Он был отзывчив и легко воспламенялся, порой слишком быстро говорил "да" и давал волю своему неосторожному озорному языку. В таких случаях Софи полагалось предостеречь его. Иногда он спохватывался, но чаще отвечал ей:
– Вижу, вижу, милая Софи, что я опять собираюсь наглупить, но уж эту единственную глупость мне придется сказать, - и он ее говорил.
Сегодня Царнке только улыбнулся и весело ответил:
– Нет, Софи, благодарю, кофе мне не надо.
Но именно потому, что проект Петера Дюлькена понравился ему своей смелостью, Царнке деловито изложил все трудности, ожидающие его клиентов. Гингольд
– Если вы решитесь на такой шаг, господа, - разъяснял он им, - надо быть готовыми к тому, что курьер суда станет у вас частым гостем. Гингольд будет что ни день закатывать вам новые судебные решения. Надо иметь крепкие нервы, чтобы все это выдержать.
– Думается, нервы у нас крепкие, - сказал Петер Дюлькен.
Пфейфер и Бергер сознавали всю рискованность этой затеи. Но уж раз они торжественно и от чистого сердца заявили о своей солидарности с Зеппом, нельзя же теперь отступить и отречься от него. Даже если ты стар, если тебя мучает астма, если ты измотан и обременен заботами, - все равно, хочешь не хочешь, а становись в одну шеренгу с молодым Питом.
Царнке выполнил свой долг и указал клиентам на подстерегающие их опасности. Если они все же дерзают, это их дело. Ему это нравится, и он охотно поможет им. Несмотря на то что Софи предложила ему еще чашку кофе, Царнке заявил, что он, очень вероятно, добудет для них денег. Пфейфер и Бергер заразились общим настроением; сама рискованность, авантюрность этой затеи все больше и больше увлекала их. Как озорные мальчишки и как заговорщики, сидели они вчетвером, рассеивали по ковру сигарный пепел, прихлебывали кофе или вишневый ликер, грызли печенье и подготовляли смелый маневр.
Осталось неясным, как быть с Гейльбруном. Он, правда, вел себя некрасиво в деле с Зеппом, но без блеска его имени, без его большого опыта им будет трудно обойтись. Надо учесть и то, что Гингольд попытается и впредь издавать "ПН" и, если он привлечет на свою сторону Гейльбруна, новому делу с самого начала грозит провал.
Пфейфер и Бергер решили вступить с ним в переговоры. Беседа будет не из приятных. Они долго работали вместе с Гейльбруном, они знают друг друга десятилетия. В конце концов, именно он основал "ПН", а ори обошлись с ним резко, как с союзником врага. При таких обстоятельствах нелегко признаться, что без него им будет трудно.
Но Гейльбрун облегчил им неприятную задачу.
– Конечно, нехорошо было с вашей стороны, - начал он, - вынести мне вотум недоверия. Но я могу это понять.
– Он почувствовал глубокое внутреннее удовлетворение, однако решил не разыгрывать из себя обиженного.
– Не будем злопамятны, - сказал он.
– Лучше обсудим создавшееся положение. Наш Гингольд предложил мне по-прежнему выпускать "ПН" и сколотить совместно с Германом Фишем новую редакцию. Я, разумеется, отказался. Все же не думаю, чтобы Гингольд сложил оружие.
– Гейльбрун в раздумье взглянул на редакторов своими воспаленными глазами. Наступило тягостное молчание.
– Раз вы отказались, Гейльбрун, - сказал Пфейфер, - ему будет сложно найти подходящего человека.
– Да и нам, к сожалению, тоже, - желчно проворчал Бергер.
Про себя Гейльбрун с облегчением вздохнул, но постарался выказать скромность.
– Если не возражаете, я к вашим услугам, - кротко сказал он.
Этим главный редактор окончательно вогнал их в краску. Даже в словах и жестах он не проявил ни малейшей надменности. Пфейфер и Бергер были пристыжены.
В среду - вечером этого дня истекал срок ультиматума - Гингольд не показывался в редакции. Он сидел дома и судорожно набирал людей, которые обеспечили бы выпуск "ПН".