Изгнание
Шрифт:
Николь не выдержала:
– Я не могу больше терпеть это дурацкое перевоплощение, или сон, или что это вообще такое, – взмолилась она. – Луис, разбуди меня. Ради всего святого, разбуди меня, пожалуйста!
– Тш-ш-ш, – заговорила девушка, – вам нельзя волноваться, – потом она понизила голос и обратилась к старухе: – Неужели это роды так расстроили ее?
– Скорей всего. Но это просто счастье, что она выжила. Я была почти уверена, что мы потеряем ее.
– Я тоже так думала.
Они замолчали, укладывая Николь в огромную
– Зачем ты так дышала ей в рот? – с любопытством спросила она.
– Я просто хотела вдохнуть в нее воздух, вот и все. Она так прерывисто дышала, и мне показалось, что она делает это с большим трудом.
– Я думаю, что именно этим ты спасла ей жизнь, только не знаю, стоило ли это делать.
– Вы не должны так говорить, Ханна. Жизнь всегда стоит того, чтобы ее спасать.
– Может быть, может быть, – коротко проговорила женщина и повернулась к деревянной колыбели, стоящей возле кровати.
Из нее она достала аккуратно спеленатого ребенка, который тут же открыл ротик и начал хныкать.
– Это, – сказала она, протягивая сверток в сторону Николь, – твоя дочь. Неужели ты так и не захочешь посмотреть не нее?
Сон оборачивался ужасным кошмаром, и Николь вдруг перестала что-либо соображать. Закинув голову, она начала кричать, изо всех сил стараясь, чтобы звук ее голоса вышел за пределы этой страшной темной комнаты.
– Помогите! – визжала она. – Луис, пожалуйста, разбуди меня! Я больше не могу терпеть это перевоплощение. Я боюсь!
Но из темноты потолка не последовало никакого ответа. Ее любовник не мог или не хотел внять ее мольбам. И, несмотря на то, что ее разум говорил ей, что все, что она видит и слышит, – это всего лишь иллюзия, рожденная ее воображением, Николь никогда в жизни еще не была так страшно напугана. Уткнувшись лицом в подушку, она продолжала судорожно рыдать.
В голосе старухи зазвучало сомнение:
– Не может быть, чтобы она потеряла разум из-за того, что роды были такими тяжелыми. Уверяю тебя, мне приходилось принимать роды и потяжелее.
– Вам виднее, – сердито проворчала девушка, – но вы же сами сказали, что она чуть не умерла.
– Лучше бы она умерла, раз она не собирается признавать несчастную крошку.
– Она не поступит так, я ведь знаю ее всю жизнь. У нее очень доброе сердце, у моей госпожи Арабеллы. Она, наверное, просто очень устала. Вы знаете, если мы сейчас дадим ей поспать, когда она проснется, ей станет намного лучше, и мысли в голове прояснятся.
– Для нас всех будет счастьем, если ты окажешься права. В любом случае, мне пора. Здесь мне больше делать нечего. Я вернусь, когда придет время кормить несчастную малышку.
– Что мне делать, если она снова начнет кричать?
– Дай ей отвар из сонных трав.
Голоса стали удаляться, и сквозь всхлипы Николь услышала, как открылась и закрылась тяжелая дверь.
Потом наступила тишина, нарушаемая только далеким тиканьем часов, потрескиванием горящих дров и еле слышной возней новорожденного младенца.
«Если это сон, – мучительно думала актриса, – мне необходимо просто проснуться, но для этого надо, чтобы Луис сказал нужные слова, и я вернулась назад».
– Пожалуйста, дай мне это лекарство, – попросила она вслух.
Ответа не последовало, и, сев на кровати, Николь обнаружила, что осталась одна в этой мрачной комнате, сквозь окна которой на пол ложились серые тени от падающего снега.
– О, Господи, – воскликнула она, – этот кошмар закончится когда-нибудь? – вместо ответа душный воздух комнаты навалился на нее, казалось, с еще большей тяжестью, пугая темными тенями, притаившимися по углам. – Черт тебя побери, Луис, – громко сказала она, к ее страху примешивалась теперь бессильная ярость. – Будь проклят за то, что ты сотворил со мной! Чертов негодяй, верни меня назад! – в этот момент, вероятно разбуженный громкими криками Николь, ребенок начал плакать. – А ты заткнись, маленький отвратительный призрак! – пронзительно завизжала она в ярости.
Чем отчаяннее она кричала, тем громче плакал ребенок. В конце концов, она вынуждена была опустить руку и с сердитым видом сильно качнуть колыбель. Крик тут же перешел в неясное бормотание, и актрисе ничего не оставалось, как наклониться пониже и заглянуть внутрь колыбели. Под деревянным козырьком она разглядела, что малышка лежит лицом вниз, уткнувшись крошечным носиком в одеяльце.
– Прости меня, Господи! – воскликнула она и с большой неохотой наклонилась еще ниже, взяла беспомощное создание на руки.
Малышка сразу перестала плакать и, открыв глазки, посмотрела на нее слишком осмысленно для новорожденного младенца.
«Что же это за сон, – с диким ужасом подумала Николь, – ведь я ясно чувствую запах кожи младенца?»
Малышка громко чихнула и, сама испугавшись, опять начала плакать, но вдруг прижалась к груди Николь. К своему ужасу, она обнаружила, что рубашка у нее на груди расстегнута и ребенок взял в ротик сосок.
– О нет! – с отвращением закричала она и уже была готова швырнуть ребенка обратно в колыбель, но тут на нее нахлынуло странное чувство.
Она ощутила любовь к этому существу, сосавшему ее грудь. Неужели сеанс гипноза превратил дикую фантазию в реальность? Она, чье чувство материнства было полностью утрачено после того, как она сделала аборт, легкомысленно переспав с одним из членов «коллекции», кормила грудью ребенка. Это было невероятно! И все же, несмотря на все свое смятение, страх и отвращение, она почувствовала счастливое удовлетворение от того, что произошло. Вид сосущей с довольным видом малышки, упершейся в грудь крошечной ручкой, был на удивление трогательным. Глубоко вздохнув и не отрывая девочку от груди, Николь откинула голову на подушку.