Изгнанники, или Топ и Харри
Шрифт:
Вид этого всадника все больше приковывал к себе внимание Маттотаупы. Ему чудилось, что он его откуда-то знает, хотя где и когда мог видеть такого чернобородого ковбоя или охотника, он не припоминал. Если бы он услышал голос этого мужчины, то сразу вспомнил бы, в этом он был убежден. Поэтому он распутал своего мустанга, вскочил на него и шагом направился к открытым воротам.
Бородатый всадник в мягкой шляпе тут же обернулся к подъезжающему Маттотаупе и, казалось, на мгновение застыл от неожиданности, но затем пришпорил своего коня и в галоп пустил его навстречу индейцу. Он поднял коня на дыбы перед Маттотаупой, сорвал шляпу и крикнул в полный голос, который индеец тотчас узнал:
– Мой краснокожий брат!
Маттотаупа был рад, что тот не выкрикнул его имя, так что индейцы у озера не узнали, кто он. Сам он тоже не хотел произносить имя всадника, не выяснив прежде, почему тот вдруг стал носить бороду, выкрашенную в черный цвет. Он ответил лишь:
– Мой бледнолицый брат!
– Да, это я! Я Фред, ты понимаешь? Фред.
– Мой брат Фред.
– Мой брат Топ! Идем, немного посидим в этой фактории.
Оба въехали во двор, направились ко второму блокгаузу и там привязали коней. Фред сразу вошел в дом, служивший помещением для ночлега, и теперь утром там было пусто. Маттотаупа последовал за ним. Внутри блокгауза было сумрачно. Пахло табаком и потом. Скарб гостей и покупателей фактории лежал на местах их ночлега. Фред сел в свободной середине помещения; лицом к двери.
– Топ, Топ! – тихо сказал он. – Как хорошо, что я тебя встретил. Куда ты путь держишь?
– Я убью Тачунку-Витко, он оскорбил меня и похитил ружье Харки. Потом заберу мою дочь Уинону и привезу ее в стойбище сиксиков, где теперь сам живу с Харкой.
– А я-то думал, что вы нашли себе приют здесь. Ведь в Миннеаполисе вы не могли открыто говорить о том, что поскачете к черноногим.
– Об этом знал только ты, мой бледнолицый брат.
– К сожалению, не только я. Черт его знает, когда и при ком ты или Харри проболтался или намекнул на это. Может, мальчик при Старом Бобе, с которым он работал. Так или иначе, но на тебя идет охота, и я хотел тебя предупредить!
– И кто же вышел на мой след и почему?
– Да подумай сам, Топ! Наше последнее гала-представление в виде ковбоев и индейцев в цирке Миннеаполиса не прошло незамеченным. Господин с белыми волосами в седьмой ложе – припоминаешь?
– Хау. Во втором антракте он говорил со старейшинами племени дакота и с Харкой.
– Да, тот самый. Он заявил в полицию, что это дакота во время восстания в Миннесоте два года назад застрелили его мать и сожгли его ферму. К счастью, все дакота уже сбежали, когда дело дошло до полиции и началась вся эта свистопляска. Это ты отлично организовал тогда.
– Хау.
– Так я и думал. Они, должно быть, все давно за границей в канадских лесах. Хорошо. Меня оклеветали! Эта продувная бестия, блондинка-кассирша, что была у нас в цирке в Омахе и вела всю кассу, так вот, эта подлюка, шакалюга паршивая обвинила меня, что я украл деньги! И эта тупая полиция гонялась за мной, чтобы взять и прикончить. Но я ускользнул. Не за каждым воришкой они могут угнаться. Ведь каждый день происходит что-нибудь новенькое. Мне только это лето надо скоротать, а потом старые дела забудутся. Но на тебе, мой краснокожий брат, висит очень даже серьезное дело, к сожалению. Белых людей они тебе не простят! Ты убил Эллиса, этого негодяя инспектора манежа!
– Я его застрелил.
– То-то и оно. Ты пристрелил его на выезде с манежа в конце представления и после этого сразу ускакал с Харри в бездорожную глушь.
– Хау.
– Эллис был подлая тварь. Рональда, укротителя, он чуть не довел до самоубийства, хотя тот кое-что умел. Он собирался отравить тигров, чтобы вогнать Рональда в полное отчаяние, а нашего Харри он хотел побить после представления, потому что мальчик был за Рональда. Да, вот такой подлец. Заслуживает не одной пули. И все было бы хорошо, если бы вы не раструбили, что собираетесь к черноногим. Тут они и вышли на твой след, а ведь эти идиоты в полиции не разбираются, подлец или не подлец. Для них человек считается человеком, а убийство считается убийством. Им же никогда не понять, что ты не убивал, а совершал возмездие.
– Хау.
Маттотаупа повесил голову и смотрел в пол этого сумрачного помещения, поначалу не говоря ни слова.
– Против Харри у них, конечно, ничего нет. Он ребенок. Все думают, что стрелял не он, а ты. Двое цирковых могут подтвердить это под присягой. Все дело оборачивается против тебя.
Маттотаупа молчал.
Фред выжидал.
– И что собираются предпринять белые мужчины? – спросил наконец индеец пересохшим голосом.
– Пошлют послание вождям сиксиков, чтобы они тебя выдали. В противном случае кровная месть белых будет направлена на сиксиков.
Маттотаупа подавил стон. Его легкие судорожно ловили воздух, потому что сердце едва не остановилось.
– Но меня там нет, у сиксиков. Вожди могут сказать, что я не у них.
– Могут. Но если ты к ним вернешься? Что тогда?
Маттотаупа поднялся, очень медленно. Он стоял в сумраке душного помещения, выпрямившись, неподвижно, гордо. Взгляд его скользнул к белому, сидящему на полу и выжидательно смотрящему снизу вверх.
– Я никогда не вернусь, – сказал Маттотаупа, выделяя каждое слово, но не повышая голоса. – Никогда. Сиксики, которые приняли меня и моего сына, не пострадают из-за меня. Я сказал, хау.
Белый пожал плечами и надолго замолк, поигрывая своей трубкой.
Маттотаупа по-прежнему стоял как каменный.
– Топ, ты человек чести, – наконец тихо сказал охотник, – провалиться мне на этом месте! Я-то думал, что мне давно уже нет дела до этого. Но сейчас это снова коснулось моего сердца. Это счастье, что хотя бы мальчик нашел приют у черноногих. Но у тебя, Топ, дела теперь пойдут так же, как у меня. Отвергнутый, презираемый, гонимый, один против всех! Это нелегкая жизнь. Но вынести ее можно, потому что нужно. Куда денешься. Помирать нам обоим пока неохота. Кое-что еще надо сделать на этом свете!
Индеец молчал несколько минут и стоял не шевелясь.
– Да, – сказал он затем. – Кое-что еще надо сделать до того, как я найду свою смерть. Отомстить! Пусть Харка никогда не услышит, что его отец не сумел отомстить за оскорбление.
– Это так! Ты снова стал прежним, Маттотаупа, и ты не одинок. Мы теперь вместе на веки вечные.
– Мой бледнолицый брат.
– Мой краснокожий брат Топ!
Утро мертвых рыб