Изгои Рюрикова рода
Шрифт:
Огузок и Голик уже вбили колья, уже раскинули широкий полог Твердятиной палатки. Хорош заморский шёлк! Плотный, скользкий. Струи косого дождя хлестали по нему, тщетно пытаясь пробить плотную ткань. Уже Грошута притащил откуда-то сухие дровишки, уже приготовился развести костер, а Твердята, прикрыв плечи кошмой, всё смотрел и смотрел в иссечённую струями даль: не мелькнёт ли быстрая тень, не выпорхнет ли из-за пелены дождя резвая Касатка. Стена ливня уходила в сторону, к большой реке, степь оставалась пуста. Твердята улёгся, стараясь унять тревожную дрожь. Полночи он
Враги тихо вырезали дозорных: ни один не проснулся, ни один не подал сигнала тревоги. Суда запылали глубокой ночью. Горели нехотя, испуская в небо густой, чёрный дым. А соломенные кровли посада занялись бойко. Оранжевое пламя быстро пожирало их. Во влажном воздухе треск и вой пламени были хорошо слышны за изгородью посада. Твердята проснулся, прислушался к знакомым звукам и подумал, будто это караванщики разожгли слишком высокие костры, пытаясь просушить вымокшую под ливнем одёжу. Купец снова заснул, не обращая внимания ни на голос набатного колокола, ни на едкий дым, заползавший под полог палатки.
Тревогу поднял Колос. Уж его-то враг резать не захотел, а зря. Конь дал ворогу перерезать путы на ногах, позволил с факелом в руках воссесть себе на спину и только тогда уж понес. Конь крушил копытами палатки караванщиков, смертельно напуганный всадник на его спине истошно вопил, выбросив факел, вцепившись в гриву неукротимого коня. Колос принёс добычу к палатке своего хозяина и там сбросил наземь. Оброненный степняком факел на удачу подпалил палатку Каменюки, а уж тот возопил так, что и на стенах, и за частоколом проснулись стражники. На сторожевых башнях загорелись огни. Корабельщики кинулись тушить свои суда.
Караванщики споро разгрузили повозки и телеги, поставили их в круг. Коней и волов согнали в кучу, привязали к кольям вбитым в центре круга. Откуда-то взялись тугие половецкие луки, колчаны, полные стрел. Но куда же подевались нападавшие?
– Вижу, вижу! Обучен ты воинским наукам Дорофей Брячиславич! – голос новгородца Каменюки звучал гулко из-под забрала.
Дорофей Брячиславич и новгородский воевода Никодим Каменюка стали спина к спине, готовые обороняться. Дорофей потерял меч, копьецо унесла в своем боку смертельно раненная степная лошадка. Воевода, как зачарованный, следил за её заполошным бегом, видел, как, потеряв последние силы, она пала на опушке недальнего леса.
– А где Демьян Фомич? – вопил кто-то. – Пропал хозяин-то! Не свели в полон-то?!
Твердята прислушался. Земля гудела, попираемая сотнями копыт. Где-то неподалёку мчался табун лошадей. Табун? Конный отряд? Набег! В полумраке шатра Твердята рассмотрел высокую тень, прислушался и не расслышал ни скрипа кольчужных колец, ни бряцания металла. Купец потянулся к кинжалу.
– Оставь, это я… – проговорила Тат.
Дурманящий запах полыни, тимьян-травы, лесного мха овеял его, когда она поднесла к его губам чашку.
– Выпей, Деян, – повелела она.
– Что это?
– Пей!
Твердята сделал один судорожный глоток. Тотчас же под пологом шатра заметались серые тени, словно ночь сделалась светлее, словно уже наступил рассвет. Твердята ясно разглядел Тат: неподвижное лицо, чёрные провалы бездонных зрачков, туго заплетённые косы, прямые, прикрытые шалью плечи. На золочёном наборном поясе дареный им кинжал в узорных ножнах.
– Пей, это поможет тебе спастись, когда меня не будет рядом! – она притиснула край чашки к его губам. Тёплое, сладковатое питье омочило язык и гортань.
– Конница ещё далеко. Вокруг крепости разведчики. Подпалят и убегут. Конница на подходе. Три раза двенадцать и так три раза…
– Около сотни… – прикинул Твердята.
Тат отрицательно помотала головой.
– И ещё три раза…
– Три сотни? – сонное оцепенение никак не хотело покидать Твердяту.
– Надевай кольчугу… – голос её был подобен шелесту степной травы.
Скрипнули кольчужные кольца. Твердята позволил себя одеть и перепоясать мечом.
– Меч тебе не понадобится, – говорила она, вручая ему колчан и лук. – Колос под седлом. Созывай дружину, скачи к лесу. Пей!
Она снова поднесла к его губам чашку и заставила допить снадобье.
– Я не побегу! – рычал Твердята. – Не оставлю добро… Не брошу своих…
– Не оставишь… не бросишь… – эхом отозвалась она. – Стань слепым, но всеслышащим. Умножь отвагу хитростью!
Гул копыт нарастал вместе с утробным воем. Казалось – сотни ног поднимают к небесам не прах земной, но многоголосый стон.
– Гаууу! Гаууу! Гаууу! – вопили духи степи. Им вторил пронзительный свист, и Твердята услышал частый, глухой стукот – это выпущенные лучниками стрелы вонзились в дощатые борта его повозок.
Когда Твердята выскочил из шатра, на площадке между возами уже кипел бой. Купец видел боярина Дорофея и воеводу Каменюку, сражавшихся спиной к спине с дюжиной конных степняков. Отсветы догорающих костров играли на лезвиях клинков. Оба бойца успели надеть доспехи и были пока целы. Твердята натянул тетиву. Каждая из выпущенных им стрел находила свою цель. На вытоптанную траву, под ноги сражающимся, валились степняки и их кони. Он не слышал криков, не слышал конского ржания и лязга металла. Все звуки потонули в тихом шёпоте Тат:
– Беги к лесу, Деян! К лесу! К лесу!
Твердята опомнился, лишь обнаружив, что колчан его пуст. Тогда он обнажил клинок. Где же Колос? Ведь Тат говорила, что конь осёдлан! Твердята свистнул, и на зов его явились трое степняков с короткими пиками. Первому противнику Твердята нанёс смертельный удар в шею, второму рассёк плечо повыше кованого наруча, и тот с воплем выронил пику, третьего убил подоспевший Колос. Твердята взлетел в седло, конь взял с места в карьер и бросил прямо на пылающий войлок крытой кибитки.