Изгой. Трилогия
Шрифт:
– Перевязка! – вставил словечко гном, жестами показывая, как они меня бинтовали.
– Ага. Перевязали вас, господин, все бинты извели и еще не хватило. Пришлось пару рубашек на бинты пустить. Положили вас на одеяло и из лощины вытащили – по своим следам шли, все надежней. Ниргалы лошадей собрали и следом двинулись. Выбрали место подходящее, костер развели, вас в одеяла укутали и к пламени поближе устроили. Вот тут-то и началось. Пары минут не прошло, вы кричать начали. Да так, будто вживую на части режут. Глаза закрыты… тело в корчах бьется… страшно, аж жуть берет! Ох…
– Интересно… – протянул я.
– И не говорите, господин. Куда уж интересней-то? – хмыкнул успокоившийся Лени. – Так мы ж не поняли ничего. Думали, приступ какой, аль в себя приходите. Ухватили вас, да опять к костру поближе. И снова сначала – крик, корчи, бьетесь так, что мы вдвоем вас удержать не могли, ниргалы вокруг мечутся, только что мечами не машут. Только тогда и сообразили, что к чему – тепло вам не нравится. И чем холоднее, тем вам спокойней. На три шага от костра отнесли – кричать перестали. Еще на два – лицо разгладилось. А как снежку сверху накидали, так и вовсе улыбаться начали, словно на перине пуховой нежитесь. Там вас и оставили, господин. А дальше вы и сами знаете.
– Угу, – согласился я. – Знаю. А теперь идите к костру и отдыхайте. – Заметив, что Лени порывается что-то сказать, я добавил металла в голос: – Не спорить! Оба к костру и отдыхайте. А я пока полежу, подумаю. А! И еще, Лени, сооруди-ка мне факел и тащи сюда. Да поджечь не забудь. Тикса, а ты достань сумку с моими вещами. Только не сразу – подождите полчаса, пока я с мыслями не соберусь, а потом уже подходите.
Понуро поднявшись, гном и Лени зашагали к костру, а я перевел взгляд на стоявшего рядом ниргала.
– Не нависай! Думать мешаешь.
Скрипнув доспехами, ниргал сделал широкий шаг назад, и мне сразу стало легче дышать. А то нависает над головой, как… как надгробие.
Убедившись, что меня никто не слышит – ниргал не в счет, – я тихо пробормотал, обращаясь к самому себе:
– Ну что? Допрыгался? А как ты хотел? Тебе не могло везти вечно.
Сделав глубокий вдох, я резко напряг мышцы и заставил себя сеть, в любой момент ожидая почувствовать ослепляющую вспышку боли. Обошлось. Хотя я бы предпочел почувствовать боль, чем не ощутить ничего. По словам Лени, во мне понаделали кучу дырок, а я ничего не чувствую.
Света, горящего в десяти шагах от костра, хватило, чтобы разглядеть свое тело, и я занялся его изучением. На лице оказалась лишь одна повязка – правую щеку перехватывал бинт, и я его решительно содрал. Почти ничего не чувствующими кончиками пальцев пробежался по раненой щеке и сразу же наткнулся на дырку толщиной с мой мизинец. Щека пробита насквозь, по меньшей мере два-три зуба бесследно исчезли. И никакой боли. За все время, что я ощупывал края раны, засовывал в продырявленную щеку палец, я не ощутил ничего, даже отдаленно напоминающего болевое ощущение. И никаких следов крови. Словно рана давно зарубцевалась.
Пошевелив перед лицом туго перемотанными руками, я принялся разматывать укрывающее мое тело
А я был именно смертником. С такими ранами не живут, это точно.
Начиная с шеи, которая чудом не получила свою долю дырок, мое тело было покрыто ранами, резко выделяющимися на фоне белоснежной кожи. На груди и животе не меньше пяти следов проникновения ледяных щупалец, на ногах – еще больше. Спину я не видел, но уверен, что щупальца ее тоже не обошли своим вниманием. По краям ран, плоть вздулась буграми, но не сомкнулась, закрывая ранение. И снова никаких следов крови.
«Да жив ли я вообще? – как-то лениво подумал я, подавляя зарождающийся в груди смех безумца. – Кровотечение отсутствует, раны не закрываются, боли не чувствую. Как есть мертвяк».
Будь здесь отец Флатис, уже, небось, готовил бы очищающий костер, с радостной молитвой на устах.
Вспомнив о старике-священнике, я не выдержал и сдавленно хихикнул.
Точно спалил бы меня, не задумываясь. И дрова выбрал бы самые сырые. Чтобы очищающие муки подольше длились. А сам встал бы рядом в своем белом балахоне и не сводил бы с меня глаз, пока не сгорит последняя косточка. И все с милой ласковой улыбкой всепрощения на устах…
Это оказалось последней каплей, и я зашелся в диком хохоте. Голый, весь покрытый ранами и сидя в снегу, я неудержимо хохотал, колотя кулаками по земле от избытка чувств.
Остановиться мне удалось, только когда я увидел перепуганные лица спутников, остановившихся от меня в трех шагах и не решающихся приблизиться. Утирая слезы смеха, я фыркнул:
– Не бойтесь, со мной все нормально. Ладно, Тикса, тащи сумку сюда. Лени, держи факел перед собой и медленно подходи ко мне. Только не торопись.
Уронив сумку рядом со мной, Тикса укоризненно цыкнул зубом при виде вороха снятых бинтов и, плюхнувшись на землю, принялся их собирать и сматывать. Нет, все же гномы – крайне практичный народец. Меньше эмоций, больше дела. Уважаю.
– Я иду, господин, – без нужды повторил Лени, с опаской глядя на меня поверх пылающего факела.
– Давай, – кивнул я, на глаз прикидывая разделяющее нас расстояние – не меньше трех размашистых шагов.
Когда Лени сделал первый осторожный шаг вперед, я не почувствовал ничего необычного. Никаких болевых ощущений. Зато стало заметно светлее.
– Еще шаг, – поощрил я рыжего. Тот незамедлительно повиновался, и теперь, нас разделял лишь один шаг. Вот только мне показалось, что огонь факела уже лижет мою обнаженную кожу. Полное ощущение полноценного ожога. С невольным воплем, я отшатнулся назад и поспешно прижал горящую огнем кожу к снегу. Перед глазами плясали радужные круги, к горлу подкатил тошнотворный комок.
– И вот так постоянно, господин, – несчастным голосом поведал рыжий.
– Так… а ну-ка еще ближе, – велел я, заранее стискивая зубы.