Изложения

Жильцова Анна

Баллада о невстрече

Честертон – Гумилёв, июнь 1917

Во всём, что он говорил, чувствовалось некое присущее его нации качество, которое уже многие до меня пытались определить. Достаточно будет сказать, что народ этот щедро наделён всеми возможными

достоинствами, кроме одного – здравого смысла… В нём было нечто, что составляет сущность каждого большевика – нечто, что я видел в каждом встреченном русском. Так, когда он выходил в дверь, вас не покидало ощущение, что с не меньшим успехом он мог бы выбраться и через окно. Он не был коммунистом, он был утопистом, и Утопия его была гораздо безумнее коммунистической. Он предлагал закрепить исключительно за поэтами право править миром. Он и сам был, как он серьёзно пояснил, поэт. Но он был столь учтив и великодушен, что назначил меня абсолютным самодержцем Англии. Д’Аннунцио соответственно возводился на престол Италии, Анатоль Франс – Франции…

Он был убеждён в том, что если бы политиками были поэты или во всяком случае авторы, они не совершали бы ошибок и всегда смогли бы понять друг друга. Короли, воротилы и толпы могут в ослеплении затеять свару, но сочинители не поссорятся между собой никогда.

… в это самое время я начал различать некие посторонние звуки «за сценой», как пишут в пьесах, и затем – громовое гуденье и раскаты войны в небе. Пруссия, самодержец воздуха, поливала огнём великий город наших предков; и что бы там ни говорили о Пруссии, а заправляют в ней ну явно не поэты. Мы, конечно же, продолжили разговор как ни в чём не бывало – разве только хозяйка дома снесла вниз своего малыша, – и великий план поэтического управления миром раскрывался по-прежнему во всём своем великолепии. В такой обстановке любого нет-нет да и посетит мысль о близости кончины, и люди много всего понаписали об идеальных или не столь идеальных обстоятельствах, в которых смертный час может застать нас. Но я с трудом мог вообразить себе смертный час нелепее, чем этот: сидеть в гостях в мейферовском особняке и внимать одержимому русскому, предлагающему мне корону Англии.

Г. К. Честертон, «Автобиография»

Европы два последних паладинаНе встретились. Обидней тем вдвойне,Что не встречаются обычно на смотринах.На смотрах и на раутах – встречаются вполне.Был смотром светский раут тот в Мейфэре,И френчем звёздным небеса темнели,И лётчик-ас сэр Морис БэрингС собою русского припас(Ас, он и в Мейфэре ас).И, большерот и большеглаз,Пришелец раздавал короны:Поэт – помазанный монарх,Поэт и власть единокровны.Франс Анатоль и Гилберт Кит,Д’Аннунцио – на тронах мира?Сошёл с ума он иль дразнил?(Иль это звуки русской лиры?)Внимал, немея, лондонский бомондПрожектам дивного мироустройства.Сгущался вечер крайне странным сном,Желудочным грозил расстройством.А город под прицелом цеппелинов

Конец ознакомительного фрагмента.