Измена в новогоднюю ночь
Шрифт:
– А мы сейчас с тобой, Снегурка, свой праздник устроим. Не реви, прорвёмся!
Глава 6.
Доезжаем мы не так быстро, как хотелось бы. Метель усиливается с каждой минутой, и дороги практически не видно. Спасибо моему полному приводу, иначе мы бы тут застряли наглухо.
Машина Снегурки стоит заметённой так, что её уже и от сугроба с трудом отличить можно.
Интересно,
Если бы я уехал сейчас, она бы тут так и валялась на снегу, пока в сосульку не превратилась? Она и так перемёрзла, перенервничала, а теперь её вообще добить решили?
Опять в груди поднимается волна злости. Что ж это за “любовь” такая? Не, ну решил ты с девкой другой развлечься, базара нет, но зачем так-то? Ты же должен башкой понимать, что малышка сейчас в таком состоянии может глупостей наделать? И метель на улице ты не видишь? Или тебе со своей кобылы слезть некогда, чтобы в окно посмотреть?
Оглядываюсь на девчонку. Она совсем поникла, зарылась лицом в ворот пальто, не плачет уже, но так жалобно дышит, что лучше бы ревела.
Хочется сказать ей, что не стоит её слёз этот мудак, что нужно плюнуть на него, растереть и забыть, но…
Знаю по себе. Сказать легче, чем сделать. Обида душит, ревность, боль от предательства не хуже удава. И рад бы скинуть этот морок, да не выходит.
Поэтому молчу, не трогаю девчонку. Это нужно пережить, переболеть, а по-другому не работает.
Останавливаюсь у крыльца своего не слишком приветливого домика. От всякой новогодней мишуры я сознательно отказался. А теперь жалею. А ещё судорожно соображаю, что в домике конкретный бардак. Внизу ещё сносно, сюда я редко спускался, а вот в спальне… Там я буйствовал от души, выливая свою пьяную агрессию на мебель и стены.
Ну что ж теперь, всё лучше, чем в сугробе праздник отмечать. Кстати, смотрю на часы. О, до Нового года осталось всего полчаса. Надо торопиться.
Открываю пассажирскую дверь.
– Ну что Снегурка, тебя отнести или сама пойдёшь? – трогаю девочку за руку.
– Что? – поднимает она на меня заплаканные глаза.
– Так, понятно. Пошли, – вытаскиваю её, подхватываю на руки.
Ох, как давно я девок не таскал. Но такую красоту грех на руках не носить. Особенно, настолько потерянную.
Что-то мне подсказывает, если бы девочка пришла в себя, то не позволила бы чужому мужику так поступать, а она молчит, смотрит только вокруг отрешённо.
Плохо это. Надо девочку в чувства приводить.
Усаживаю Снегурку в кресло, возвращаюсь за пакетами. Ох, как хорошо, что Снегурка мне попалась хозяйственная. Хоть с голоду не помрём.
Подкидываю в камин
– Ну что, давай раздеваться, Снегурка?
– Ч-что? – кажется, оживает на секунду, возмущённо сводя домиком брови.
– Пальто давай снимем и обувь, – уточняю с улыбкой. Я бы не против продолжить и оставить тебя, красавица, совсем без одежды, но… Нельзя. – Если холодно, я тебе плед дам, укутаешься.
Кладу на подлокотник кресла свёрнутый плед, снимаю с неё сапожки. Ножки такие аккуратные, пальчики с розовым лаком на ногтях просвечивают через капрон колготок.
Ножки эти совершенно ледяные. Растираю их немного ладонями, подставляю стульчик, укладываю на него ступни девчонки, чтобы ближе к огню грелись.
Дальше помогаю расстегнуть пуговицы на белоснежном пальтишке, к слову сказать, очень тонком, скорее осеннем. Как она ещё не околела в нём, чёрт возьми. Отлупить бы её за беспечность, но… такую красоту лупить нельзя.
Стягиваю с девочки пальто, замираю, наткнувшись взглядом на манящее декольте, во рту тут же становится сухо, а кровь вся стремительно утекает в одно конкретное место и начинает там болезненно пульсировать.
Сглатываю тяжело, сжимаю руки в кулаки, чтобы унять порыв и не прикоснуться к молочной коже шеи. Зарыться бы носом в эту манящую ложбинку между упругих девичьих холмиков, сжать в ладони сочную, округлую грудь... М-м-м…
Хочется зарычать, но… это всё не для тебя красота, Дымов.
Разворачиваю плед, закутываю Снегурку, пряча от греха её прелести. Она сидит как неживая, следит слегка заторможенно за моими руками. А руки эти аж зудят от желания не заворачивать её, а наоборот.
О, малышка, если бы ты мне позволила, мы бы с тобой сейчас так согрелись! Сгорели бы просто прямо рядом с этим камином. Я бы тебя сначала всю вылизал, а потом затрахал так, что ты и думать забыла бы о своём неверном мудаке.
В голове выстрелом встаёт кадр, как эти милые ножки я закидываю на свои плечи, и вот эта тоненькая блестящая ткань на груди рвётся в моих руках, и я выпускаю на волю её уверенную стоячую троечку.
Хочу узнать, какого цвета у неё соски… Их очертания я могу рассмотреть и сейчас, даже сквозь ткань платья… Мне кажется, они тоже розовые, нежные, как и вся эта чудная девочка…
Че-е-ерт… уйми свои порывы Дымов! Снегурке сейчас явно не до твоих извращенских желаний.
Собираю волю в кулак, оставляю мою рыжулю отогреваться, сам иду соображать нам праздничный стол.
Разбираю пакеты и, кажется, влюбляюсь в Снегурку безвозвратно. Особенно когда достаю курник и оливье. Боже, как давно я не ел такой домашней божественной еды.