Измена за изменой
Шрифт:
Останавливается напротив, долго молчит, изучая пол взгляд, а потом шепчет вдруг…
– Ты назвал меня своей девушкой…
– Имеешь что-то против?
Улыбается, мотает головой.
– Нет, просто это…неожиданно.
Я хочу ее трахнуть. Я должен ее выебать, чтобы взять себя в руки! Другие методы не сработают. Они никогда не работают, блядь!
Но…
Лиза вдруг смотрит мне в глаза так открыто, так доверчиво и чисто - вся тьма рассеивается. От неожиданности я даже прижимаюсь спиной к стене и хмурюсь, а она делает
Не боится.
Она вообще меня не боится! Хотя бьюсь об заклад, вряд ли я сейчас выгляжу также, как обычно.
Некоторые мои любовницы никогда не пытались повторить наш «акт», несмотря на мои возможности. Они говорили, что их пугал этот мой взгляд…потом пугался я. Меня действительно иногда сильно волнует та грань, до которой я могу дойти, и это ни хрена не шутки. Они позволяют делать со своими телами все, и эта возможность…она, как блядский наркотик, сводит с ума. Ты даже чувствуешь себя, как наркоман: получаешь дозу - тебе отлично; а потом бесконечно мерзко и хочется сдохнуть. Я всегда считал себя самым конченным зависимым из всех, но сейчас…почему сейчас мне это все не нужно? Как она это сделала?…
Пока Лиза застегивает пуговки, я провожу пальцами по ее щеке.
– Спасибо… - шепчу, Лиза хихикает.
– За рубашку? Брось. Это…
– Не за это.
Лиза резко останавливается, смотрит мне в глаза, и я ей отвечаю. Шепотом…
– Просто спасибо, что ты рядом…
Кивает. Наверно, она думает, что я - сумасшедший. Мы почти не знаем друг друга, но у меня откуда-то другое ощущение. Будто я знаю ее всю жизнь, и так внезапно хочется, чтобы это стало правдой…
Ужин проходит очень и очень странно. Мама заказала семгу из ресторана в центре поселка, так что когда мы спустились, дом уже наполнился ароматами свежей рыбы и жаренной картошки. Обычно я люблю рыбу, равнодушен, конечно, к картофелю, но мне нравится проводить время с мамой.
А сегодня захотелось сбежать.
Схватить Лизу, сесть в машину и увести ее подальше, но… это было бы нелепо, согласитесь. Или нет? Может, реально сбежать? Я пару секунд серьезно изучаю такой исход, глядя на дверь, но мама зовет к столу - путь закрыт.
Ясмин свалила.
Это хороший знак, хотя, как я и думал, Изольда все еще здесь. Меня бесит разыгранное ей представление. Она задает определенные вопросы, которые Лиза не понимает. Мама тоже не понимает. Они принимают их за чистую монету, и только я знаю, что в этой мрази нет ничего чистого. Она - воплощение самых моих страшных пороков. Она их родоначальница.
В какой-то момент я упускаю нить разговора, а подключаюсь слишком поздно. Изольда уже вовсю расспрашивает Лизу о ее работе, и я прекрасно понимаю, к чему это приведет.
Поэтому резко встаю.
– Изольда, не поможешь мне унести тарелки?
Просьба не покажется странной. Я прекрасно понимаю, что мама хочет остаться из моей девочкой наедине, чтобы с ней
Они сейчас растягивают губы в улыбке и шепчут:
– Конечно, Адам.
Мы молча удаляемся с террасы.
Идем.
Каждый шаг - удар моего сердца об острые скалы. Новая искра к моей чертовой ненависти и ярости. Какого хера ты делаешь?! Во что играешь?!
Когда она ставит тарелки на кухонный гарнитур, я сразу хватаю ее за руку и дергаю на себя. Увожу во тьму. Где ей самое место.
Это кладовая, и, кажется, ее стене не хватает украшения в виде распластанной, старой суки. Именно это упущение я и исправлю, когда толкаю ее и нависаю сверху.
– Какого хера ты делаешь?!
Изольда улыбается шире.
Я чувствую, как она подается ко мне бедрами, но сразу отхожу на шаг.
– Не трогай.
– Да брось, мальчик мой…ты разве не скучал?
Внутри все собирается в жесткий узел и тянет-тянет-тянет. Во рту становится сухо. Я ее ненавижу! И с радостью убил бы на месте, только не могу…так гадко, но я не могу. Твою мать…
Отхожу еще на шаг. Сердце в груди бешено стучит и бьется.
Мне давно не семнадцать. Мне давно не семнадцать. Мне давно не семнадцать. Угомонись!
Сжимаю кулаки.
– Еще раз. Какого хера ты делаешь, Изольда?!
– Общаюсь с твоей девушкой…
Смешок.
– Это просто нелепо, Адам.
Начинается.
Закатываю глаза и отворачиваюсь, чтобы не видеть ее морду, но всем телом чувствую приближение. У меня от него холодный пот выступает и мурашки размером с этот дом - плохие мурашки. Те, что колют и режут. Те, что заставляют себя ненавидеть; и я ненавижу. Не сомневайтесь…
– Не подходи ко мне, - рычу низко и глухо, Изи замирает.
– Ты серьезно с ней встречаешься?
– Это не твое, блядь, дело!
– Мое, конечно! Ты - мой…
Резко поворачиваюсь, уперев в нее палец, рычу уже громче.
– Рот закрой!
Сука усмехается.
– Она никогда не сможет дать то, что тебе нужно.
– Ты не знаешь, что мне нужно.
– Как это не знаю? Я тебя всему научила, милый.
Шаг. Я ежусь. Еще один - во рту становится сухо. Сердце быстро-быстро бьется в груди, и я будто снова тот малолетний пацан, который вообще не понимает, куда полез.
Блядь.
– Разве она сможет сделать тебе такой минет, как я? Или трахать тебя, как я? Она сможет делать это при твоих родителях? Сможет…
– ЗАКРОЙ СВОЙ РОТ!
– не выдерживаю и толкаю ее с силой.
Дыхание становится сухим.
Пальцы мелко подрагивают.
Спокойно, Адам. Тебе давно не семнадцать. Дыши. Блядь, дыши!
Получается взять себя в руки. Я на миг прикрываю глаза, хмурюсь, а когда открываю - все мои травмы закрыты в ящик Пандоры, только достать его никто не сможет. Особенно эта сука.