Измена. Её выбор
Шрифт:
Новости, бессердечные вы суки. Почему его так много? Почему Кристофер, который каких-то пол года назад был затворник-затворником, теперь из каждого утюга? Записал поэму для радио, снялся в рекламе, дал интервью, поехал в Нью-Йорк со спектаклем. Встречается с партнершей по спектаклю… а я тут. На столе старенькая лампа — только она и освещает тьму, которая сгущается вокруг меня. Бумажки, томик Маяковского. Обкусанные ногти — и нервный тик. Вот она я? Ну что, нравится? Скажи Кристофер Хиддлстон, взял бы ты меня такую под руку, повел бы темными улицами в сторону моего дома, попытался бы поцеловать?
Я так долго глотаю эту лавину, эти слухи, мнение причастных к этому вот спектаклю (только ли на сцене? — грызет и грызет меня долбанный червяк сомнения или моего желания?), комментарии, что точно знаю — этой ночью мне будет сниться Крис. И во сне я его поцелую. А потом как-нибудь наберусь храбрости — и отправлю ему все, что сегодня напереводила.
А затем комкаю листок с его контактами. Зачем я взяла его тогда и зачем до сих пор не выбросила? Наверное, чтоб однажды написать ему о том, что если звёзды зажигаются на небе, значит это кому-нибудь нужно…
Глава 3. Ты сошла с ума, Алиса?!
— Ты сошла с ума, Алиса?! — глубоко затягиваясь, выпуская дым через ноздри, гремит моя подруга Мила.
«Нет. Подружка моя распрекрасная, все гораздо хуже. Я в конец сошла с ума!»
— Ты хоть о сыне подумала?
Это жестко. Милка сейчас своими словами просто бьет меня под дых.
— Он взрослый, — руку свою дам на отсечение, не об этом она думает сейчас. О том, что компашка наша развалится. Это точно. А всё потому, что не с кем будет выходить на пятничное пиво. Толпа народу, которую обычно зовем на день рождения, поубавится. И все в том же духе.
— Не выдумывай! Любая бы на твоем месте только радовалась: дом, муж работящий, не алкоголик, не гуляет по бабам, все деньги несёт домой…
Ага. Её так послушать сейчас, то мой муж Егор, прямо идеальный мужчина. А а тут понимаете, посмела нос начать воротить от него. Только если бы счастье было только во всём том, что Милана перечислила.
— Ага, русская печка-лавка-свечка.
— Все бабы как бабы…
— Все? Но я-то не «все». Разве меня так зовут?
Я честно и стойко продержалась сколько смогла. Мой перевод жег карман. Я отрицала. Перестала читать, как мантру, даже себе, что по уши влюбилась. Все подвергла сомнению. Совсем по Желязны: «…и я ношу на своем мозге эту печать».
Ну когда я успела-то втюриться? За те короткие полчаса? По дороге между театром и домом? Ну не бывает так! Слишком просто! И все-таки… я шла рядом с ним. И слушала его тихий смех — Крис ведь заметил, как я силюсь взять тот же шаг, что и он. Пока умилялась теплоте его руки, его тела, его осанке, стройности его ног. И тому, как чертовски правильно это ощущается, где-то слева.
И тому, как Крис замедлил шаг, придерживая меня за локоть, а потом, в какой-то еще более безумный момент — обнял за талию. Просто прижал к себе — и мы продолжили идти дальше. Хотя, это было как полет. Нет, я продолжала что-то делать ногами, отталкиваться от плит мостовой. Но он нес меня, над тротуаром, над городом. Крис нес меня!
Не знаю, когда все случилось, может быть именно в тот момент… кто вообще может сказать, когда она приходит — любовь — и занимает твое сердце от края до края?
— Ты меня слушаешь вообще, Алис?
— Да, прости, — как ей объяснить, что я опять там, и что только это и правильно.
— Так вот, кому ты нужна, Алиса? С ребенком, — Милка смотрит на меня поверх чашки кофе и продолжая меня резать по живому. А ещё я, наверное, пропустила какую-то часть ее пламенного спича. — Ты меня извини, пожалуйста, но это дурость. Самая настоящая. Уйдешь от Егора — останешься одна, поверь мне.
Тупик.
А может она и права? Может, никому я не нужна, кроме родного мужа, который даже не замечает, как меня выламывает все это время. Да страсти между нами нет, ни секса не занятие любви, просто спим вместе в одной постели и всё. Тошно. Я честно сопротивлялась. Прям вот на пятёрочку! Но сегодня как будто что-то доломалось во мне. Кого я обманываю? Кого я слушаю? Милку? То, что она знает меня со школы, и мы вроде как лучшие подруги уже третий десяток лет, не дает ей права тут ванговать!
— Так что я бы на твоем месте выбросила это все из головы.
Мне надо срочно привести свои мысли хоть в какой-то порядок. А еще желательно сделать, так , чтобы Милка сейчас замолчала.
— Ты говоришь так, потому что Егор — ваш с Митькой друг, — я не хочу, чтоб обида звучала в моем голосе, хотя… кого я обманываю?
— Нет. Просто я переживаю за тебя… — Милка отхлебывает из чашки, тушит сигарету. — Поверь, так лучше для всех.
Черт, а я-то дура захотела, чтоб хоть один гребанный раз было хорошо именно для меня, а не для кого-то другого , а уж тем более для всех.
— Зря я начала этот разговор, Мил, — честно сказала ей я.
А ещё я не расскажу тебе, что в телефоне у меня давно уже сохранен корявенький перевод Маяковского, именно для него. Для моего — Кристофера Хиддлстона.
— Еще кофе? — но всё же через секунду вежливо интересуюсь у подруги.
— Не-а. Пойду я. Мы в кино идем, — Милка встает. — Держись Алис. И не огорчай Егора. Ты просто с жиру бесишься. А он у тебя хороший. Лучше устрой ему романтический ужин. Глядишь после секса с мужем тебе полегчает. И отпустит тебя.
И вот Мила идет к выходу, а я сижу и чувствую себя оплёванной. Егор хороший. Его любят все: мои родители, мои друзья. О, да он просто ангел без крылышек, куда ни глянь! А я — кто я? Я — та идиотка, что влюбилась по уши кумира тысяч и тысяч женщин по всему миру, привыкшему, наверное, к любым проявлениям любви. И вот я влюбленная дурочка Алиса перевела ему на английский язык коротенькое стихотворение о том, что если звезды зажигают — значит это кому-то нужно.
А затем я жму «отправить», сижу и улыбаюсь — дура-дурой.