Измена. Мой непрощённый
Шрифт:
Он вздыхает, берёт мою карточку. Где я, до сих пор — Самойлова.
— Ну-ка, скажи мне, ты снова Кучинская? — произносит, косясь на мой паспорт, что лежит на столе.
Я отмахнувшись, бросаю:
— Ну, да.
— Развелась?
Я киваю. Хотя и так ясно, что да. Он, покачав головой, произносит:
— Бывает. Я вот не стал себя связывать узами брака.
— Почему? — машинально бросаю.
— А зачем? — удивляется он, — Всё равно разводиться!
Мы смеёмся. Но смех в этот раз получается грустным.
—
Так уютно в его кабинете. Даже не хочется уходить.
— Так у меня их пять штук, — он, задумавшись, фыркает, — Шесть! Если быть точным.
Я не скрываю эмоций:
— Ого! Как ты успел?
— Долго ли умеючи? — подмигнув, отвечает Балык, — Я знаешь ли, Насть, своим бабам так и сказал. Мол, брак — не моё! Ну, какой из меня семьянин?
— Никакой, — соглашаюсь ехидно.
— Вот! — подтверждает, ничуть не обидевшись, Миша, -
Ну а детей, говорю, если хочешь, рожай. Для себя! Я не против.
Я усмехаюсь его «здравомыслию». Хотя… Может и честно, вот так? Без обещаний и клятв. Без вранья! Объявить о намерениях сразу. Мол, так и так. В верности клясться не стану. Буду тебе изменять. Хочешь, терпи! А не хочешь, как хочешь…
Наверное, факт размышлений отражён у меня на лице. Так как Миша сурово бросает:
— Кучинская, помни! Все болезни от нервов.
Я послушно киваю:
— Да, да.
— А будешь себя плохо вести, — добавляет он мягче, — Я тебя на биопсию отправлю.
Я бросаю в него карандаш. Но тот отлетает, как будто от стенки. Угодив ему в грудь. Где на бейджике чёрным по белому надпись: «Врач-маммолог, Балыков Михаил Дмитриевич».
Глава 17. Илья
Теперь моё утро начинается с того, что я должен выгулять пса. Раньше этим занималась Снежана. Выгуливая сразу обоих: Никиту и Джека. Пёс невзлюбил меня! Оно и понятно. Помнит, видимо, кто его сбил. На руки не идёт. Рычит, если хочу погладить.
Но от безысходности даёт натянуть на себя поводок. И мы идём по улице, в неуютной атмосфере февральского утра. Это тебе не Израиль!
Джек помечает какое-то дерево. Я зеваю. На работу через полчаса. Дёргаю за поводок, чтобы он поторапливался. В сквере, кроме меня ещё много собачников. Они сгрудились в кучки. В основном по размеру питомцев.
Но я не подхожу, ни к одной из них. Слава Богу! Потому становлюсь в стороне и достаю сигарету.
Джек в это время справляет нужду. На этот раз совсем не малую. Я морщусь и продолжаю курить. Вспоминаю, когда я взял на себя обязательства по выгулу этой собаки? И не могу!
Где-то в подкорке сидит мысль, что Никита здоров. Не совсем, правда! Ему ещё предстоят всевозможные процедуры. Но я бы лучше взамен него полежал в больничке. Чем здесь, посреди этого сквера. Выгуливать пса.
— Молодой человек! — слышу чей- то взволнованный окрик, когда собираюсь покинуть его.
Обернувшись, вижу какую-то женщину. У неё тоже пёс. Но с короткими лапами.
Я ей киваю:
— Вы мне?
— Да! — говорит она тоном, слегка обвиняющим. Наравне с её весом это звучит так себе.
— Вы, — тычет она в меня взглядом, — Не убрали за своей собакой!
Я хмурюсь:
— Чего не убрал?
Она косит взгляд на оставленный Джеком «автопортрет» на снегу.
— Его фекалии! — произносит собаковладелица.
Я отступаю назад. Что за чёрт? Не хочет же она сказать, что я должен говно за ним вынести?
— Я понятия не имею, о чём идёт речь, — машу головой.
Но она наступает.
— Здесь детская площадка. А ваш пёс здесь нагадил. Тут детки будут весной куличики лепить! Из чего? Из собачьих фекалий?
От этого слова меня пробирает. Фекалии… Ну скажи ты: «говно»!
— Простите, но у меня на это нет времени, — бросаю сурово.
— Ах, нет времени? Тогда и нечего собак заводить! — бросается в бой оголтелая женщина.
— Я не заводил, мне её подбросили, — фыркаю, дёргая Джека за поводок.
— Да что вы? — меняется в голосе незнакомка, — Подбросили прямо под дверь?
Я, подумав, киваю:
— Да! В ужасном была состоянии. Точнее… был.
Уложив ладонь на своей необъятной груди, женщина сострадает:
— Бедненький, потому он так предан вам!
Джек всем своим видом даёт осознать свою «преданность».
— Да, до сих пор вот хромает, — вздыхаю я.
В подтверждении Джек начинает хромать. Я дёргаю за поводок, чтобы хромал побыстрее! Осталось пятнадцать минут.
— Но фекалии всё-таки лучше убрать, — продолжает настаивать женщина, и достаёт из кармана пакет.
Её коротконогая псина переминается с ноги на ногу. Замёрзла, видать! Как и я.
— Вот! Нам сегодня не пригодится, — произносит умильно и смотрит на пса. Тот отвечает ей лаем.
Я отвергаю:
— Я не стану этого делать! Это глупая трата времени. Говн… Фекалии. Разлагаются и ничего не оставляют после себя.
— Это вопрос гигиены, — не унимается женщина, — И в этом нет ничего постыдного! Взяли пакетиком и унесли.
Она жестом демонстрирует, как я должен это сделать.
— Пусть лежат, — бросаю я.
И уже собираюсь уйти, так как времени почти не осталось.
— А с виду приличный человек! — слышу в спину.
«Не поддавайся», — советует мозг. Никто не заставит меня это делать. Пускай сами сходят с ума!
Я уезжаю на работу в состоянии слегка утомлённом. Толком и отдохнуть не успел. День проходит в суматохе. На таможне застряла партия сырья. Теперь идёт разбирательство, потому, как предприятие попало под штрафы. Моё предприятие.