Измена. Осколки нашей любви
Шрифт:
Будто я не провела добрую половину ночи, ворочаясь в постели и пытаясь принять всё, что произошло.
Муратов-старший меня поцеловал. «Поцеловал» — бледное описание.
Он завладел моими губами, словно ненасытный захватчик, взымавший дань, требовавший подчинения. А я охотно ему подчинялась.
Выскочив из такси, я стремительно пошагала по заснеженной улице, радуясь ледяному зимнему ветру, обдувавшему горящие щёки.
После его поцелуя других в моей жизни словно и не было. Я их не помнила.
Как же теперь во всём разобраться? Как это всё в голове уместить? И поцелуй, и признания.
Все эти годы я знать не знала, что он…
Ворота, ведшие на территорию клиники, выпрыгнули на меня, словно из ниоткуда. Я буквально на них налетела, поглощённая своими переживаниями.
Резко затормозила, огляделась. Несколько раз вдохнула и выдохнула.
Потому что это сейчас совершенно недопустимо — окунаться в решение жизненно важной задачи с разбуженным ульем в голове.
Почти невозможным усилием воли я отодвинула от себя жаркие воспоминания вчерашнего вечера. Там, за стенами этой крепости меня ждал мой сын. Ничто другое значения иметь не могло.
И все прочие мысли неохотно уступили место обострившейся сосредоточенности. Я буквально впитывала в себя обстановку в клинике, по косвенным признакам пытаясь понять, изменила ли что-нибудь здесь моя недавняя дерзкая вылазка.
Но никто на меня подозрительно не косился, и я преспокойно добралась до отделения.
Лёшка встретил меня с радостным нетерпением, а я попыталась не тратить времени даром и всё объяснить ему так, чтобы не тревожить таинственностью, но ничего особенно не раскрывать раньше времени.
— Лёш, послушай. Завтра у нас важный день… Завтра мы с тобой отсюда… выписываемся.
Светлые глазёнки округлились от недоумения и недоверия.
— Что, прям завтра?..
Боялся поверить. Но вот стала бы я такими вещами шутить.
— Да. Утром. Ты, пожалуйста, приготовься, но никому не говори. Мне нужно, чтобы ты с вечера одежду свою приготовил. Но только так, чтобы медсёстры не видели. Сможешь, сынок?
— Мам?.. — в голос сына закралась тревога. — А почему… чтобы не видели?
Он был смышлён не по годам. Замечал много чего такого, чего дети в его возрасте не замечают, чему значения не придают. Так почему я должна относиться с неуважением к его умению слышать, видеть, замечать и понимать больше, чем остальные?
— Потому что я больше не доверяю Егору. Лёш, он нас почти на сто процентов обманывает, — я сглотнула. — Хотела бы я ошибаться, но уже есть подтверждения.
Лёшка слушал меня очень серьёзно и не спешил перебивать.
— И я хочу, чтобы мы уехали как можно скорее и без лишних проволочек.
— Домой?
Моё сердце невольно сжалось.
— Пока ещё нет, родной. Пока не домой. Покажемся ещё одному доктору.
Лёшка какое-то время молчал, а меня начинало дёргать от его сумрачного молчания. Но потом он поднял на меня очень по-взрослому сосредоточенный взгляд.
— Знаешь, мам… мне Егор Михайлович тоже не нравится.
От наплыва кошмарных подозрений у меня всё сжалось внутри.
— Не нравится… как? Почему? Ты что-нибудь слышал? Видел? Что-нибудь подозрительное?
Лёшка медленно покачал головой.
— Нет. Но я просто знаю, что он никогда не будет мне папой. Ты же за это на меня теперь не обидишься?
— Го-о-осподи, — выдохнула я и прижала сына к груди, изо всех сил стараясь не давать воли слезам. — Лёшк, миленький, ну что ты такое говоришь… никогда бы я на такое и ни за что не обиделась бы. Даже если бы…
…даже если бы он не оказался двуличной сволочью, пользовавшей свою наглую ассистентку у меня за спиной.
Я слегка отстранила от себя сына и заглянула ему в глаза:
— Лёш, никого важнее тебя у меня нет и быть не может. А Егор Михайлович… наши с ним пути расходятся. И почти наверняка — навсегда.
Наверное, я ожидала, что Лёшка бурно выразит свою радость по этому случаю. Но он вдруг бросил задумчивый взгляд в дальний угол палаты, где надёжно скрываемый тенью стоял громадный робот-подарок.
— Это, получается, мы и с Александром Михайловичем больше уже не увидимся?
Упоминание Муратова-старшего огнём прошлось по моим нервам.
Выходит, я ошибалась, когда думала, что связанные с ним ощущения легко притупились, стоило мне добраться до сына. Нет, всё с ним связанное по-прежнему чувствовалось сверхъестественно остро.
И это мы с Лёшкой ещё не говорили о другом важном вопросе — совершенно неожиданном визите Александра к племяннику, сразу после нашей с ним встречи в кабинете Егора.
— Почему не увидимся? Ещё как увидимся, — пробормотала я. — Видишь ли, Лёш, мы… я… может так получиться, что какое-то время мы поживём у него.
— У кого поживёте? — раздалось от двери.
Я обернулась и обомлела.
На пороге, сверля нас с Лёшкой тяжёлым взглядом, маячил Егор.
Глава 58
— Лёш, я к тебе позже ещё загляну, — я поднялась с кушетки, поймала резко посерьёзневший и понимающий взгляд сына.
— Здравствуй, Алексей, — Егор кивнул, но в палату входить не стал. — Как твоё самочувствие?
Я невольно затаила дыхание, но зря сомневалась в собственном сыне. Лёшка у меня рос «умочкой», как любила говорить моя мать.
— Здравствуйте. У меня всё хорошо.
— Отлично. Это радует, — Егор посторонился, выпуская меня из палаты.