Измена. Серебряная Принцесса
Шрифт:
— Я. Тебя. Отвезу.
— Отпусти, иначе начну вырываться и кричать. — не желая сдаваться, пригрозила я. Во мне будто пробудилась неведомая ранее смелость.
— Кричи. Вырывайся. Зови на помощь. Вечером вместе почитаем новости об истерике Серебряной в Столетних Дубах. Твой папочка будет рад.
— Как ты можешь так себя вести … — тихий шепот сорвался с губ, а тело нервно потрясывало. Весь боевой запал пропал.
— Могу поцеловать, — серьезно предложил Зимний, с глухими затаенными интонациями, которые раньше всегда заставляли
В глубине его глаз вспыхнули демонические искры.
Оцепенела, ощущая сухость во рту.
— Не смей. — ненавидя себя за то, что голос предательски дрогнул, глухо ответила я. — У тебя нет прав ко мне прикасаться.
Бывший поднес мою ладонь, которую держал в заложника, ко рту и прикоснулся губами. Меня будто током ударило. Я вздрогнула и тут же попыталась отдернуть руку.
— Я помню, Северное Сияние. Поверь. Просто не вырывайся. Обещаю, что не трону. Отвезу и все. Отпущу.
— Я совсем тебя не узнаю.
Он не стал как-то комментировать. Ничего не сказал. Только сжал сильнее пальцы и погладил подушечкой большого пальца по коже — как делал всегда, чтобы успокоить.
— Спасибо. — глухо произносит Андрей, остановившись возле дальнего входа в торговый центр. — То, что ты пришла к маме и ничего не сказала… многое для меня значит.
В глазах снова какая-то глубинная безысходность, которая задевает мое глупое сердце. Доверительно прицепляется, словно потерявший дорогу крючок-светлячок.
Мне с такой легкостью удалось оторвать от себя Улю, но даже после всех слов и отвратительных поступков Андрея, я чувствую, как между нами натягивается невидимая нить.
«С тобой слишком скучно» — сквозь толщи внутреннего сопротивления, заставляю себя вновь услышать эти царапающие слова. Прочувствовать холодную интонацию голоса. Окунуть себя в жерло унижения.
Действует. Отрезвляет. Ранит точно так, как и в первый раз.
Но лучше так, чем поддаться охватившим эмоциям.
Шлифую эффект фразой: «В том, что я мудак».
А затем сдержанно отвечаю:
— Я сделала это не ради тебя. И в твоей благодарности не нуждаюсь. — избегая его взгляда, покидаю салон автомобиля и мерным шагом двигаюсь к дверям молла.
Всей поверхностью тела ощущаю на себе прожигающий взгляд. Сдерживаю бурлящее желание побежать.
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Наконец, ворвавшись в двери торгового центра, осознаю, что, пока шла — практически не дышала.
Глава 17
В прихожей нашего загородного дома царит полумрак. Ненавязчиво пахнет апельсиновым пирогом. Захлопываю бедром входную дверь, скидываю с ног туфли, а следом выпускаю из рук бумажные пакеты с логотипами известных брендов. Они плавно шлепаются на пол, а мне на плечи опускается усталость.
Мечтаю запереться в своей комнате, набрать теплую ванную, кинуть в воду ароматный шарик с ароматом ванили и пачули и растворить с кожи все его сегодняшние
Из дальней гостиной едва уловимо доносятся звуки музыки. Констанция слушает оперу, которую, несмотря на все старания Зинаиды Львовны, я так и не сумела полюбить.
Взгляд снова падает на покупки, свидетельствующие, что я ходила по магазинам. И доказывающие, насколько я не идеальная дочь.
Если мачеха неожиданно решит начать расспрашивать — у меня могут возникнуть трудности. В памяти царит хаос. Я бесцельно заходила в бутик, хватала с вешалки первую попавшуюся кофту и шла на кассу. Не смотрела ни на размер, ни на ткань, ни на выбранную модель.
Мысли блуждали совсем в другом месте, и контроль над ними до сих пор не восстановлен полностью. Они пренебрегают моими протестами и так или иначе кружатся вокруг фигуры мудака, о котором следует перестать думать.
Сознание охватывает стыд и злоба от осознания собственной слабости — я даже не могу контролировать то, что творится в собственной голове.
Все ещё зачем-то пытаюсь найти объяснение поступкам и резко изменившемуся поведению Андрея. Хотя зачем прилагать усилия, когда он довольно ясно выразил свою позицию. Отрыто ее показал…
Смотрю на небольшой кружок часов, который держит в руках греческая нимфа, стоящая на комоде. Стрелка медленно движется к шести.
Папа, скорее всего, ещё не вернулся и приедет только часа через два. Есть возможность незаметно подняться к себе, а потом сослаться на усталость и провести остаток вечера в одиночестве.
Никого не хочется видеть.
Крадучись поднимаюсь вверх по лестнице, затаскиваю пакеты в комнату, и понимаю, что хочу пить. В горле так сухо, словно в него насыпали песка. Я не ела с самого утра, но до сих пор нет никакого желания. Мой организм настолько перенасыщен эмоциями, что они с легкостью затмили всякую потребность в пище.
Спустившись обратно на первый этаж и зайдя на кухню, двигаюсь практически беззвучно. Останавливаюсь возле белоснежного стола, достаю с верхней полки стакан, беру в руки графин вытянутой формы. Наблюдаю за тем как прозрачная жидкость мерно перетекает из одного сосуда в другой, как вдруг за спиной раздается вопрос:
— Ты голодна?
Я ошиблась, предполагая, что Констанция безучастно останется сидеть в гостиной.
— Нет.
— Как сходила за покупками?
— Нормально.
Желая избежать дальнейших расспросов, поднимаю стеклянный стакан и начинаю жадно пить.
Она молча кивает. Ничего больше не говорит и не спрашивает. На ней длинный серый шелковый халат. Гладкие серебристо-светлые волосы уложены в идеальный пучок с помощью китайской палочки для волос.
Отвернувшись, мачеха собирается выйти из кухни, как накатывает мысль, что я так и не поблагодарила её. Пару раз пыталась, но отчего-то все время откладывала. Не решалась. Стопорилась.
Однако совесть непреклонно толкает — должна.