Измена. Я требую развод
Шрифт:
Вытираю злые слезы, растирая их по щекам, и стремительно иду вперед, к морю. Море – лекарь. Море лечит.
«Я серьёзно, возвращайся, иначе я приму меры»
Ага, уже. Бегу, волосы назад.
Сегодня ветрено, я поглубже кутаюсь в шарф и вдруг, повинуясь какому-то порыву, распускаю волосы. Ветер тут же подхватывает их, развивает и путает, но это чудесное ощущение. Воздух и соль в волосах, которые я полжизни стягивала в узел. Свобода.
Замечаю справа вдалеке знакомую фигуру. Дровосек с
Я всегда хотела детей, прямо большую шумную семью, которая собиралась бы за одним столом каждый вечер. Марк говорил, что он тоже очень хочет детей, но что мы можем им дать? Вот именно, нужно подготовить плацдарм. И мы готовили, в прямом и переносном смысле. Вернее, я готовила, круглыми сутками, год, другой… Открылось первое бистро, раскрутилось, было продано, открылся ресторан. И вот тут бы детей, но Марк опять завел песню, что рано, надо теперь поднять ресторан. А когда мы его подняли, оказалось, что без меня он никак не обойдется, а дистанционно дети не появляются.
Но, как оказалось, вполне могут появиться, раз он со своей матрешкой так упорно над этим работал, уж я-то видела.
Издали доносится веселый смех Лизы, а я медленно разворачиваюсь и бреду обратно к месту, которое, надеюсь, станет моим домом.
Глава 5.
Я всё больше привыкаю к новому месту, и всё больше нахожу в нем черты настоящего дома. Особенно море в окне успокаивает, волна за волной, будто охлаждает мой воспаленный мозг, забирает мою скорбь по разбитому прошлому и шепчет, что впереди еще что-то есть. Я сплю много и хорошо, наверное, добирая про запас или в счёт бессонных рабочих часов.
Этим утром я просыпалась так тяжело и неохотно, что совершила огромную глупость. На автомате взяла трубку, не посмотрев даже, кто звонит.
– Неужели ты, наконец, ответила?! – кричит трубка голосом мужа.
Почтибывшегомужа, отмечаю про себя, но всё равно внутренне сжимаюсь от предстоящего разговора. Ну что ж, бегать всегда невозможно, когда-нибудь это должно было случиться. Звонил он по пять раз в день, минимум, и это я не считаю незнакомые номера, сообщения слал сотнями.
Вернись, я всё прощу.
Всё пытался давить на жалость, выставляя меня виноватой. Конечно, это ведь я, эгоистка такая, виновата, что всё бросила и уехала, а не он – циничный предатель, осквернивший наш брак.
Всё, выдыхай, Эмма. Нервы тебе еще понадобятся.
– Доброе утро Марк. Не скажу, что рада тебя слышать, - отвечаю я, кривя душой только самую малость.
Я не хочу его слышать, потому что это очень, очень больно. Но, на самом деле, я так соскучилась по его голосу. Я соскучилась по его глазам, по его рукам, мне так хочется сейчас повернуться и увидеть его рядом, без костюма «идеального мужчины», а сонного, растрепанного, босого, в обычных пижамных штанах. Он бы щурился от солнечного света, прижимал меня крепко и целовал в макушку, желая доброго утра.
Ведь все это было еще пару лет назад. Мне казалось, мы были счастливы.
Всё это было, но было ли правдой?
И вот теперь я слушаю этот голос, в попытке оставаться холодной и здравомыслящей, а сердце разрывается. Сердцу ведь не прикажешь.
– Объясни мне, что происходит? Какого черта твой адвокатишка лично привез мне повестку в суд?
А, всё понятно, значит, Давид по своим каналам ускорил вручение повестки моему благоверному. БлагоНЕверному. Интересно, это вообще законно?
Хотя о чем я. Давид Аракелян и закон это почти синонимы, почти – только потому, что мой гениальный адвокат знает все ходы и лазейки, так что вывернет всё так, как надо ему.
Надо ему торт испечь. Или два. Боже, когда я получу развод, я испеку им с Мириам все торты мира.
– Марк, после того, как я застала тебя с этой соской в нашей постели, я имею полное моральное право подать на развод. Заниматься этим самой – как в грязи изваляться, видеть тебя больше не могу, - говорю я спокойно и холодно, а внутри воюют огонь и вода. Ярость и слёзы.
Я повторяю, что застала его в постели с другой, снова и снова, вслух, при каждой удобной возможности. Для меня это напоминание, что всё кончено. Для него – причина развода, которую я повторяю снова и снова, чтобы он не смог даже попытаться её обесценить. А обесценить её он, конечно, опять пытается. Но ничего не выйдет.
– Эмма, это полный бред. Ну ошибся, с кем не бывает, да не бывает моногамных мужиков! Все мужчины изменяют женам, все! Да, я виноват, что ты узнала, ну что теперь-то? Восемь лет, Эмма,восемь леткоту под хвост? – его голос из яростной истерики за секунду переходит в режим мягкого убеждения, и моё сердце ёкает. – Вернись, Эмма. Я найду, чем мне загладить вину и всё будет хорошо. Всё будет, как раньше, даже лучше. Ну, хочешь, детей заведем? Не ставь на нас крест, на ресторане…
Внутри растекается разочарование и оно кислое, разъедающее. А я-то, было, уши развесила.Не ставь крест на ресторане.
А как заливал, знал куда бить.Детей заведем!Заведутся они, ага. Так это просто, оказывается, ну как котёнка завести, значит?
А потом что? Сбыть няне, а самой пропадать в ресторане сутками, как он и хочет? Ну, как же, галочку-то поставила, есть ребенок. А где он есть, с кем?
Ярость затапливает меня целиком, слёзы заливают щёки, но это слёзы обиды и бессильной злости, а не потери. Удивительно, но я больше не оплакиваю его. Хватит.
– Иди ты в жопу, Марк! И подстилке своей привет передавай.
Отбрасываю трубку подальше и вытираю глаза ладонью. Какая там ностальгия, какая любовь, что в этом человеке вообще можно было любить? В попытке подкрепить правильные мысли, решаю позвонить Давиду.
– Здравствуй, дорогая, - слышится веселый голос в трубке. – Как ты устроилась?
– Привет, Давид. Всё в порядке. Я из окна вижу море, - говорю в ответ без улыбки в голосе, хоть и очень стараюсь придать ему доброжелательное звучание. Но как тут звучать позитивно, когда восемь лет твоей жизни оказались бессмысленными?