Измена. Я требую развод
Шрифт:
– Как же так? Никогда за ним такого не замечала! – страшно удивляется моя собеседница, и я рассказываю ей наш разговор у лифта. Запомнила я его практически слово в слово, видимо, от обиды.
Лидия Петровна становится серьёзной и немного хмурится, а потом качает головой.
– О, дорогая, теперь я понимаю. Все дело было в Василисе…
– А кто такая эта Василиса? – интересуюсь я.
– Давай мы с тобой сядем, чайку попьем, а я
Я выставляю чай с печеньем, мы садимся за стол, и Лидия Петровна начинает свой рассказ. Всё же очень интересно послушать сказку о Железном Дровосеке.
– Мама Лизы была Егоркиной первой любовью. Лена была здешней, местной девочкой, а он приезжал каждое лето. Вот так однажды и познакомились.
Она рассказывает немного о детстве хмурого дровосека, и я очень ярко представляю себе шаловливого рыжего мальчишку, бегущего к морю, бросающего камешки, рассыпающего брызги вокруг, ныряя с разбега в лазурную воду. Хорошее детство было у мальчика, яркое. А тем временем, Лидия Петровна продолжает.
– Ему еще и десяти не было, когда они с Ленкой подружились, всё ходили неразлучники... Он её защищал, дрался даже за нее. Обижали ее сначала, задирали, очень уж она беленькая была, даже ресницы светлые. Когда ребенком была, странно это выглядело. А как выросла – красотка такая стала, глаз не отвести. Лизонька очень на нее похожа.
Я представляю себе маму Лизы и прихожу к выводу, что она должна была быть настоящей красавицей. Правильные черты лица, светлые волосы, свои, не крашенные, гибкая и тонкая. Принцесса, прямо как её дочь.
– Так и жили. Ну и поженились, когда Ленке восемнадцать стукнуло, а ему двадцать. Ох, какая пара была хорошая, какая пара. Молодые, красивые, влюбленные. Он высокий такой, плечи – косая сажень, и она, тростиночка… Долго только деток не могли завести, спустя только пять лет она забеременела да Лизоньку родила. Жили хорошо, так бы и до старости, наверняка, прожили, душа в душу. Но не судьба, видимо… Беда случилась.
Лидия Петровна вытирает глаза цветастым платком, расчувствовавшись, а я смутно вспоминаю Егора и Лизу на пляже, на одном и том же месте, и неприятное предчувствие шевелится у меня в груди.
– Утонула Леночка, когда Лизе было два годика. Пошла на море посмотреть, на свое любимое место, а душно было перед дождем, видно купаться решила. А там, кто его знает, что случилось. Судорога может, или сердце прихватило. Заметили с берега, что девушка тонет, но плавала она хорошо, заплывала глубоко... Вытащили ее, в общем, но не спасли.
Эта новость для меня – как обухом по голове. Бедный Егор, бедная Лизонька… Я не знаю, что сказать, только кладу свою руку на плече старушки и поглаживаю, пока она не перестает всхлипывать. Я не позволяю себе спросить, кто такая Василиса, ведь Лидия Петровна только-только успокаивается, а такие нервы в ее возрасте – это вредно. Но
– Егор тогда был сам не свой. Год был на свою тень похож, но ребенок требует заботы, так что научился справляться. Он поздний ребенок, родители его ушли рано, родственников особо нет, а что с меня помощи – не угонюсь за этой егозой. Нет, о няне тогда как-то и не думали, чужой человек ведь… Да справились как-то, когда я с ней посижу, когда с собой возьмет, а когда и дома останется. Доченька ведь, единственная. Ну вот, когда Лизе исполнилось три, он уже мог улыбаться опять. Тогда-то и появилась Василиса.
Я доливаю нам чаю, пока она переводит дыхание, и подвигаю ближе тарелку с печеньем, но, видимо, сегодня оно останется невостребованным.
– Егор тогда влюбился, впервые после гибели жены. Я так рада была, думала, Лизоньке будет вторая мама. Такая она красивая была, вся как яблочко наливное, сочная, высокая, волосы черные, до пояса.
Я представляю себе еще одну красавицу, полную противоположность Лизиной маме – жгучую брюнетку с красными губами. Такая себе Белоснежка.
– Полгода она его обхаживала, вся такая ласковая, хорошая, ну и предложил он ей замуж. Много там всего было, счастливыми они такими были, Василиса к ним как-то незаметно переехала. Как-то мудрено, то плащик там оставит, то туфельки, так и весь чемодан вещей к ним перекочевал… И вот готовятся они к свадьбе, уже до нее неделя остается, как слышу вечером скандал, крики, двери хлопают. Что, думаю, за напасть? Прихожу к Егорке, а он в дверях стоит, лица на нем нет, Лизонька маленькая за ногу его держится, а Василиса у лифта с чемоданом. Да лицо злое такое, никогда такого у нее не видела, чуть ядом не плюется.
– Что же случилось?
– удивленно тяну я, сопоставляя всё рассказанное с поведение Егора. Видимо, именно тогда перестал он людям доверять, а уж женщинам – особенно.
– Потом Егор рассказывал, что уложил он Лизу спать, Василиса ему стол накрыла, свечи зажгла, да начала говорить. И говорила так мягко, так витиевато, что надо бы девочку в школу отдать, образование хорошее ей дать. Рисует она здорово, надо поддержать талант. Да и выдала, что по ее протекции возьмут Лизоньку в лучший пансионат для девочек.
Сколько тогда было Лизе, года три с половиной? Четыре? И такую малышку в пансионат? Что-то не вяжется такое предложение с доброй мачехой… И Лидия Петровна кивает головой, глядя на мое удивленное лицо.
– Закрытый пансионат для девочек.Интернат, Эмма. Ребенка четырех лет, лишившегося матери.
Это никак не укладывается у меня в голове. Как можно, зная всю ситуацию, пытаться так избавиться от ребенка? Малышка ведь и так пострадала. Еще и так прямо, пансионат и точка.