Измена. Закрывая гештальты
Шрифт:
Снится какая-то психоделическая жуть в силе Эдварда Мунка.
Утром встаю совершенно пожеванной.
Понедельник сбивает с ног в прямом смысле этого слова. За завтраком перед ритуальной чашкой кофе Леруша протягивает мне тонометр.
На этом моя созидательная деятельность заканчивается. Таблетки засыпаются внутрь уставшей матери, которая с почетом провожается обратно в свою постель.
Дети как-то с домашней рутиной справляются сами.
Когда я в следующий раз прихожу в себя от разрывающегося телефона,
Порадовалась за сознательных детей и с удивлением уставилась на карточку контакта.
Мать моя, Алёна Ивановна.
С каких таких пирогов?
— Да, мама, слушаю тебя?
В ухе тут же застрекотало пулеметной очередью:
— Арина, как же так? Я и представить не могла, что мы с отцом заслужили подобное отношение…
Голова гудит, соображает не очень хорошо, поэтому я совершенно спокойно уточняю:
— Мам, к чему конкретно это сейчас было?
— Ты ещё спрашиваешь? Да как такое возможно? Как я дожила до этого? Вы приезжали в город, а к нам с отцом не просто не зашли, но даже не соизволили сообщить.
Ох, ну надо же.
— Мам, если бы вы с отцом хоть как-то интересовались нашей жизнью, то, возможно, мы бы вам сообщили о своих планах.
И совесть меня не мучит, нет.
Я устала.
А Алена Ивановна продолжает делать то, что и всегда: стыдить меня.
— Не могла даже представить, что у меня вырастет такая неблагодарная дочь.
— Ну извини, мам, как растили, то и выросло, — эту фразу мне, кстати, Лера посоветовала «специально для бабушки».
— Мы не так тебя воспитывали! — родительница гневаться изволит, да.
Вдыхаю, выдыхаю и впервые говорю откровенно:
— Да, вы воспитывали меня, требуя молчать и терпеть. Но я выросла и больше так не хочу.
А чего?
Это мои претензии к производителям. Имею право озвучить.
— Арина, это недопустимо, особенно в семье!
Но кто меня слышит?
Для Алены Ивановны существуют два мнения: ее и неправильное. А в неправильное и вникать нет смысла.
— Мам, здесь мы с тобой во мнениях никогда не сойдёмся, поэтому лучше сразу говори, чего ты на самом деле хотела, — чувствую, так будет быстрее.
На той стороне воздушного моста всхлипывают и горестно вздыхают:
— Не дай бог тебе никогда пережить подобное отношение собственных детей! И к кому? К своей матери…
Сегодня как-то прямо уж слишком, нет? Или я отвыкла за лето от таких наездов?
— Мама, с собственными детьми я разберусь, — вздыхаю не скрываясь.
— Вот-вот, больно самостоятельная стала. Что это ещё за новости? Ты почему не разрешаешь Ромочке видеться с детьми?
Обалдеть, какой поворот.
— Роман Николаевич в любой момент может заявить о своем желании повидать детей. Мы всегда готовы пойти ему навстречу и это организовать.
Бред какой-то.
Это какая же там в Питере инфекция ходит, что люди мутируют настолько?
— Рома даже приезжал к вам. Это ты не соизволила разрешить детям с ним пообщаться.
— Это неправда. Несмотря на то что Роман Николаевич явился спонтанно и без предупреждения, оба ребёнка получили от меня возможность и разрешение с ним общаться. Другое дело, что поведение Романа Николаевича не вызвало у детей желания продолжить общение. Но сама возможность им предоставлена была.
Мама долго молчит, а когда я уже готова прощаться, вдруг заявляет:
— Арина, прекращай дурить, возьмись за ум и помирись с Ромой.
Што?
— А я, мама, с ним не ссорилась, чтобы нам вдруг мириться. Я с ним просто развелась. Исключительно после того, как он завёл себе молодую любовницу.
— А ты считаешь, что молодой любовник — это нормально?
О, пожаловался Ромочка, да?
Или свекры поделились впечатлениями?
— Ну, во-первых, я — женщина свободная и могу заводить любые отношения, а во-вторых, мам, я считаю, что это не ваше дело.
Вот тут включается сирена, естественно:
— Как ты разговариваешь с матерью?
Год назад от такого вопроса я была бы в ужасе, но все мои теплые чувства к родительнице были безжалостно изничтожены в период нашего с Романом развода ее бестрепетной рукой.
Так что, вот, как-то так.
— Ну, вероятно, уже никак. Не понимаю твоих претензий, не готова принять твою позицию, но и спорить тоже не хочу. Всего вам с папой хорошего. Пока.
Сбросив звонок, горько хмыкнула: вот уж кто умеет меня взбодрить, так это мать родная.
Остаток дня провалялась в абсолютном «ничего неделании». Только иногда вставала померить давление и принять таблетки.
Ничего утешительного тонометр мне не показал, поэтому я смирилась с тем, что день из творчества выпал. Пребывая в печали по этому поводу, даже в почту не полезла.
Вечером с тренировки явился смурной Кот и заявил:
— У Глеба Максимовича образовалась встреча с родителями. Он приносит извинения, что наш ужин сегодня посетить не сможет.
И слава богу, потому что ужина как такового нет.
Пока сын плескался в душе и варил всем пельмени, появилась Лера, подозрительно блестя глазами:
— Мам, Арсений вернулся.
Принесла же нелегкая гада.
— И? — осторожно уточняю, судорожно вспоминая, какие дома успокоительные есть в наличии, кроме коньяка и кальвадоса.
Дочь неожиданно громко фыркает:
— Ходит, делает вид, что мы не знакомы.
Скотина.
— А ты?
— Почему я должна делать другой? Да и вообще, меньше недели осталось…
Прикусываю щеку, чтобы не рыдать.