Измененное время (сборник)
Шрифт:
Невидимый Ум-ский, князь, молчал.
И тут Ася заплакала и решилась.
Еще недавно она хотела уйти в отпуск, положить маму в больницу и своими силами побелить потолки, поклеить обои и как-то привести в порядок квартиру. Ей казалось, что тогда Митя вернется.
Она уже подала заявление об отпуске.
Но теперь все рушилось. Ум-ский маячил, как гигантский дракон, над ее жизнью. Почему-то его она боялась больше всего.
Поэтому вскоре Ася, положив маму в больницу, уехала с Егором на юг.
Но никого они на означенном месте не нашли, вся компания разделилась и переехала на другие, не связанные почтой и телефоном побережья Крыма. Егора ожидало коллективное письмо до востребования (веселое, в пятнах) с указанием, где спрятаны котелки и запасы картошки.
Разумеется, очень быстро Ася оценила преданного, тихого, благородного Егора. Он бил рыбу гарпуном, он оказался прекрасно сложен, красив даже. Он без памяти был влюблен.
Они вернулись уже вместе.
Брат его к тому времени куда-то откочевал со своим Ум-ским.
Мама вскоре умерла, дождавшись возвращения дочери.
Ася продолжала работать, где работала, и внезапно, спустя небольшое время, она поехала по поручению руководства навещать одного скульптора — и познакомилась с еще одним Ум-ским. Вот это был сюрприз!
Он был на поколение старше, великолепно выглядел — седовласый, загорелый, ухоженный, в голубоватом костюме.
Глаза его светились приветливо, он с радостью беседовал со смущенной Асей, даже восторженно смотрел на нее. В отличие от своего однофамильца, он оказался разговорчив.
Асю привезли к скульптору на казенной машине, какие-то надо было подписать договоры. Причем привезли на черной сверкающей «Волге». Ум-ский и ее рассмотрел. Возможно, он принял Асю за кого-то высокопоставленного.
Он торжественно попросил ее телефон. Она дала ему рабочий. Он был там со своим почти немым другом и, как бы скрытно, переводил ему, что-то бормоча. Этот иностранец внезапно выдвинулся и молча, улыбаясь и показывая рукой в сторону окна, сфотографировал Асю.
Вернувшись на службу, она пошла в туалет и долго смотрела на себя в зеркало. Что он ей говорил? «Первый раз в жизни вижу живую Грету Гарбо. Где вы скрывались? Спаси и сохрани вас Господь».
«Наверно, это из-за загара, — подумала глупая Ася. — Надо посмотреть на Гарбо».
И она решила начать загорать еженедельно, найти где-нибудь в поликлинике кварц. Кроме того, они с Егором подали заявление в ЗАГС, и свадьба должна была состояться через полтора месяца. За это время вся красота сойдет.
Разумеется, на свадьбу явился и Ум-ский (младший), он молча пил свое ведро водки.
В финале он разбил стеклянную дверь кафе метким ударом.
Ася, разумеется, промолчала насчет того, что видела еще одного Ум-ского, хотя нельзя было не заметить, что младший похож на старшего как две капли воды.
Однако то была игра природы.
Ну не старый же генерал был этот пожилой Ум-ский!
Много лет спустя один коллега по работе, назовем его Б., ей рассказал об этом человеке при случае, причем довольно саркастически, — что это был аферист, что он был вхож, в частности, в посольство Великобритании, и это в те-то времена, когда любое несанкционированное и вновь возникшее общение с иностранцами каралось немедленно, тут же.
— Связь с иностранцами! — продолжал сотрудник, — это распространенная формулировочка при аресте и суде, к примеру. Не статья, нет!
(Собеседник Аси сам был велеречив и одинок, вечера проводил на работе до упора, хотя дома сидели жена и младший ребенок.)
А этот Ум-ский, по словам сослуживца, ходил в английское посольство на день рождения королевы, хотя ему и жить было негде! А на день ее рождения он являлся потому, что приходился свойственником государю императору Николаю Второму. И, автоматически, также приходился свойственником британской королеве.
Ася вспомнила румяного, с гривой седых волос, приветливого немолодого красавца в голубоватом костюме. Старый Марлон Брандо! Это было какое-то полнейшее несовпадение человека, которого она своими глазами видела, и сведений о нем. Не может быть, что на самом деле он был бесприютный бомж!
Тот, кто о нем рассказывал, применял такие выражения:
— Он умудрился напустить на себя трогательное и бесспорное величие титана мысли и именно что отца русской демократии — а эти неопытные дураки англичане, дипкорпус, они буквально задыхались без контактов с местным населением, и они сочли, что словили в свои сети дивную рыбу. Этот Ум-ский говорил еще и по-английски, не слишком, но все же. Вообще все дипработники в условиях своей широкой изоляции с удовольствием пригревали любого русского знакомого, кто не боялся вот так открыто пройти мимо милицейского поста и в посольство, причем некоторых милиция при воротах почему-то не останавливала. Кинорежиссер Иоселиани был из таких, его не трогали.
— Пастораль? — спросила Ася, которой хотелось прервать течение этой речи. Она знала, чем такие монологи кончались.
— Жил певчий дрозд, — как пароль произнес ее визави. Он сидел как раз напротив, стол в стол с Асей. — Ну так вот. С Ум-ским дипломаты ласково говорили, расспрашивали. Он, потерявши голову, отвечал на все вопросы и горячо отрицал существующие порядки.
Ася слушала, одновременно собирая свои бумажки. Ей было почему-то неловко. Она даже обиделась.
— Знаете, во все времена были такие, и великие, может быть, личности, которые жили, как будто закон для них не писан. Вне закона! Все артисты своего дела любой специализации, масти, все эти пророки и якобы ученые, гипнотизеры, фальшивые люди искусства, лжеимператоры и лже-кто-угодно.
Говоря это, собеседник прихлебывал чай, заваренный Асей. Потом она должна была вымыть за ним свою чашку.
— Заканчивалось это, правда, всегда так, что закон взвивался и хлестал с ужасающим свистом. Пустое место было результатом. Мокрое место. Поехали на такси? Я вас отвезу. Денежки, кстати, есть? В долг, в долг. Отдам в получку. А то я…
— Ой, нет, какое такси, я купила домой продукты, — отвечала Ася, кивая на пол, где стояла полная сумка.
Ася шла домой в толпе (был понедельник, ужасный морозный вечер с ветром) и думала о старом Ум-ском.