Изменить будущее
Шрифт:
– А почему ты обратился ко мне? Степаныч проболтался?
– Нет. Мне почему-то показалось, что вы работаете с подсознанием. Маятники… Шепеткова…
– Ты очень логичный, – усмехнулся физик. – Я использую некоторые… э-э-э… техники… э-э-э… для запоминания текста дословно. Откровенно говоря, мне скучно повторять одно и тоже. А читать по учебнику или конспектам совесть не позволяет. А так… Отбарабанил, как по писанному, и свободен.
– И на долго запоминается?
– Пока следующий текст не наложишь. А то, того… стирается.
– Грустно, – сказал я.
– Не… Я то помню физику. Учил ведь и знал. Но что-то как-то… – Он поморщился. – Скучно, брат.
– Понятно. Депресняк…
– Чего?
– Фигня, говорю. Рассказывайте свою методику.
– Да простая она. Только не знаю, получится у тебя или нет? Настроиться надо.
– На что?
– Что ты фотоаппарат или кинокамера. Так и говоришь себе: "Я кинокамера…". И представляешь, как у тебя движется плёнка и всё снимает. Смотришь на маятник часов, или метроном. Лучше метроном. А ниже длинный лист текста, аж до самого живота. Потому что когда голова будет опускаться на грудь, взгляд должен двигаться по тексту. Главное, чтобы глаза раньше времени не закрылись и взгляд не туманился. А то, было у меня такое поначалу… Смех и грех.
– По тексту или по листу?
– По тексту, только быстро.
– Ладно, попробую, – сказал я, а сам подумал: "Херня всё это. Он эти тексты уже заучил за десять лет преподавания, и просто обновляет память. А мне… Не прокатит. Надо зубрить."
Попробовал. Точно. Не прокатила шара.
С химией стало получше. Оболочки электронов хоть представить можно. Да и Татьяна меня больше не доставала. Приходилось самому напрашиваться на ответ.
На химии все как-то присмирели. Даже Юрка Алексеев и Андрей Ерисов не дурачились и стали получать четвёрки. Татьяна, как-то пошутила, что скучно стало, но класс шутку не поддержал.
Вообще… Класс притих. Затаился класс, как испуганная птица. Видимо, я сильно изменился и я не мог стать прежним, потому что я не мог быть, как прежде. Я не знал и не помнил, какой был я.
Да, во мне кипели гормоны и крышу сносило от урагана мыслей и чувств, которые я умом пытался контролировать, но удержать не мог, ни тело, ни эмоции. Вот и грузил я себя то спортом, то учёбой, то факультативом. Хотя… На факультативе я отдыхал. Всё, что нам рассказывали, я это знал. Факультатив мне был нужен по нескольким причинам: контакты в райкомах, в ДОСААФе, получение де-юре имеющихся у меня навыков, формирование и подготовка разведаппарата, и дальнейших отношений по принципу скаутских организаций с теми, кто не войдёт в разведаппарат и пятое – формирование ближнего круга.
Контакты в парторганах давали шанс пойти по партийной линии, если комитет отторгнет меня.
В той жизни я был серой мышкой, которую воспитала система, а здесь я уже сам, переделывал систему. Как воспримут кураторы мою инициативу, кто знает? Хотя, надежда на то, что они примут это, за продолжение вложенных ими же "инстинктов". Но, вряд ли. Система не любит ничего, что слишком. Даже если это – слишком хорошо.
Зная это, я "нырнул в тину". Факультатив работал. Я пропускал некоторые его занятия, под разными предлогами. С трудом сдавал зачёты. И даже имел по этому поводу разговор с военруком. По учёбе я нахватал двоек, некоторые исправил, некоторые портили картину успеваемости. Потихоньку влился в хулиганскую жизнь класса, и даже помог сорвать урок химии, незаметно для химички подменив ингредиенты для опыта.
Класс после этого оттаял полностью, но меня от меня затошнило.
Я стоял в коридоре перед кабинетом химии, пока Татьяна разбиралась, что произошло, а ко мне подошла Ира Новикова.
– Ты, Миша, зря пошёл на это.
– На что? – Спросил я.
– На это… – Выразительно посмотрела на меня Ира.
– Это не я, – сказал я, потупив глаза.
– Ты зря сделал это. Они, – Ира показала на сбившихся в кучку пацанов о чём-то шушукающихся и поглядывающих на нас с Ириной. – Они малолетние балбесы, а ты вроде бы стал взрослеть. В их глазах ты может быть и поднялся, но в моих упал.
Она посмотрела на меня снизу вверх с прищуром и сурово. Иришка училась очень хорошо и слыла тихоней, но всегда мужественно давала отпор любому классному хулигану. Я скривился и опустил взгляд.
– Да… Это я погорячился. Больше этого не повториться. Обещаю.
– Я очень на это надеюсь, – произнесла она учительским тоном.
Я улыбнулся.
– Ты станешь учителем, Ира, – не выдержал я.
– Вот ещё! – Фыркнула она. – С чего ты взял? Каким учителем? Чтобы вот это всё… – она махнула рукой на "гудящий" в коридоре класс и покачала головой.
– Хорошим учителем, Ира. Русского языка и литературы.
Я знал это точно. Ира стала учителем русского языка и литературы. Очень строгим учителем. Но справедливым. Я даже как-то был приглашён ею на урок "мужества" и рассказывал её пятиклашкам про "Родину".
– Не уводи разговор в сторону, – погрозила она мне пальцем. – Помни, ты мне обещал.
– Помню, Ира. Занесло что-то… Извини.
– Ха! Извини… Татьяне сейчас класс мыть придётся. А то и ремонтировать. Шёл бы помог, лучше.
– Поймёт же, что это я…
– Вот и пусть… Иди-иди. Как пакостить…
Она дотолкала меня до открытой двери, из которой всё ещё вытекал дым и впихнула в кабинет.
– Вот, Шелест вам хочет помочь, Татьяна Валентиновна.
– С чего бы это? – Спросила химичка.
Халат и резиновые перчатки Татьяны были запачканы в копоти, на лице надета прозрачная маска.
– Так, – сказал я, разводя руками.
– Что это было, Шелест? – Спросила химичка хищно.
– А я знаю? – Спросил я. – Вам помочь?
– Если это ты… убью.
– Это честно не я, Татьяна Валентиновна.
Новикова пнула меня коленом под зад и закрыла за мной дверь.
Глава пятая
Закончилась зима. Побежали ручьи. Лес раскис, и наши в него "разведвылазки" прекратились. Мы с толком использовали на удивление снежную зиму для тренировок по выживанию и приобретения навыков перемещения разведгруппы в зимних условиях. И даже провели что-то похоже на "Зарницу" с ориентированием, захватом крепости и флага. К слову, помогли военнослужащие, стоящей тут же на сопке воинской части.