Изменщик
Шрифт:
А он говорил, говорил, рвал с шеи галстук, стучал кулаком по столу, что-то доказывал. Обращался ко мне. Я не слышала.
Потом перестала и видеть — слезы застелили мне взор, а вытирать их почему-то не хотелось.
Зачем мне его видеть? Зачем? Лучше бы он умер. Лучше бы я умерла.
Ну что нам стоило разбиться на самолете, когда мы летели обратно домой из нашего последнего за пятнадцать лет медового месяца? Разбиться, чтобы я никогда не узнала, что на самом деле нашей семьи давно нет.
Как давно? Кто она? Она
Теперь меня волновали эти вопросы. Теперь, с утра.
Тогда, в моменте, я думала только о том, что наверное можно просто умереть от горя. Не потому что сердце разорвется, не потому, что замерзнет кровь, а просто умереть на месте, чтобы врачи тоже не понимали — от чего.
Я не помню, что было дальше.
Очнулась я одна на темной кухне. Слышно было, как работает в гостиной телевизор, о чем-то переговариваются Миша с сыном. Аленка уже спит? Этот вопрос меня тоже взволновал ненадолго.
Я встала с табуретки на негнущихся ногах и пошла. Куда? Сама не знала. Привычным маршрутом ноги привели меня к дверям нашей спальни. Но взявшись за ручку, я вздрогнула.
Ложиться в постель? С ним?
А не приводил ли он сюда… ее?
Так что я развернулась и пошла в гостевую. Там, не раздеваясь, рухнула на покрывало и просто смотрела в стену, слушая, как кино по телеку сменяется новостями, потом какой-то дурацкой передачей, сын уходит к себе.
Муж… Все еще смотрит что-то.
Потом выключает телевизор, гремит чем-то на кухне, проходит в спальню.
Возвращается и приоткрывает дверь в гостевую.
Его взгляд ощущался как прожигающий мою спину лазер. Но он так и закрыл дверь и ушел в спальню.
Сколько я лежала, глядя в стену, не знаю. Но проснулась с утра.
Вслед за хлопком двери я услышала, как включился телевизор на кухне. Ага, пришла наша няня. Надо выйти, поговорить с ней. Но я не представляю, как я выгляжу сейчас.
Я встала. Все мышцы задеревенели. Я пролежала всю ночь, не двигаясь.
Как буратино прошла несколько шагов до нашей спальни. Мой телефон лежал на трюмо.
Я машинально взяла его в руку и словно обожглась.
На экране было сообщение из ВК. С той самой аватаркой.
«Ну что, убедилась?»
Вот что было там написано. Я дернулась и, наученная горьким опытом, сначала сделала скриншот, а потом открыла диалог с любовницей моего мужа.
Соперница
Зачем я это сделала?
Сама знаю, что глупость, я даже Маринке не стала звонить, чтобы пересказать все, что произошло с нашего с ней последнего разговора. Меня просто несло как с ледяной горки — сначала приходилось отталкивать, преодолевать сопротивление, а теперь я разогналась, по сторонам от меня мелькали деревья, в каждое из которых
Ничем хорошим. Теперь уже ничего не могло закончиться ничем хорошим.
Я зажмурилась, чтобы не видеть своей судьбы.
Зажмурилась и пошла на встречу с любовницей своего мужа.
Она назвала мне время и место — маленькое уютное кафе недалеко от его офиса. Кажется, я пару раз покупала там кофе на вынос, когда приезжала к нему. А может и нет, я не запоминала все эти кофейни, а сейчас мне тем более было все равно.
Побоялась сесть за руль, заказала такси. Руки тряслись так, что я пока красила глаза боялась, что выколю себе глаз кисточкой от туши. Подводка оставляла кривые линии, и я все затушевывала их, пока обычный макияж не превратился в хардкорный «смоки айз». Ну и черт с ним, буду роковой женщиной. Главное — не разреветься прям там при ней.
Главное — держаться.
Я надеялась, что три густых пшика «Миднайт Пойзоном» замаскируют запах, который исходил от меня после половины пузырька валокордина, который я жахнула как водку — залпом.
Мир стал казаться далеким и нереальным, но дрожь все равно не прошла.
— Я в центр на пару часов, надо кое-что купить, — мило улыбаясь, сообщила я няне. Ваньку я отпустила к друзьям, а вот Алиса была мрачной и недовольной.
— Мам, ты обещала сходить со мной в кино! — Требовательно заявила она.
— Мы обязательно сходим на следующей неделе! — Я присела на корточки, стараясь не наклоняться к ней, все из-за того же валокордина. Слишком тревожный запах. — Малышка, я обещаю!
Голос у меня был приторно-слащавым, какого никогда не было, меня тошнило от самой себя, но что я еще могла сказать дочери? Я еду посмотреть на ту шалаву, которую твой папаша драл, пока мы с тобой вечерами его ждали, мастеря из цветной глины для него красивую фоторамку?
Тише. Тише.
Я еще ничего не знаю. Совсем ничего.
Для того и еду — чтобы посмотреть ей в глаза, почувствовать, врет или нет. Сравнить. С собой.
Разумеется, это тоже.
Недостаток информации высасывал из меня все силы. Мне надо было принять самое сложное решение в моей жизни и я должна была принять его с холодной головой и обладая всеми нужными сведениями. Если я ошибусь — мне конец.
Миша меня не простит.
Хотя он и сказал про любовницу, и все шло к тому, что я вот-вот увижу женщину, с которой он… не буду об этом думать… Я все равно на что-то надеялась. Сложно вот так сразу изменить то, что было основой моего мира пятнадцать лет. Это все равно, что вынуть из себя позвоночник и попытаться так пойти по делам. Пока получалось только ползать. Но я уже знала, что ползти буду в нужную сторону.