Изнанка гордыни
Шрифт:
Он обнимает меня, прижимается щекой к щеке. Шепот на ухо:
— Обещаю. Береги себя, Фран. И… держись подальше от Элвина Эйстера.
— Это еще почему? — мне совсем не хочется следовать этому совету.
Брат вздрагивает, выпускает меня из объятий:
— Не знаю. Просто предчувствие.
— Не ревнуй, — я улыбаюсь. — Он мне совсем не нравится.
Брат запрыгивает в седло.
— Прощай, Фран, — тихо говорит он и пришпоривает лошадь.
Я смотрю ему вслед, до тех пор, пока мир вокруг не растворяется в потоке горячих,
Intermedius
Уго
Он потянулся и с отвращением сел на грязном тюфяке. Почесал укус блохи. Из отхожего угла пахнуло нечистотами, и Уго скривился. В давящей тишине подземелья хорошо было слышно, как в соседней камере на таком же тюфяке стонет и ворочается Альберто.
После того, как сукин сын Джованни Вимано сбежал, Уго со злости избил соседа.
Он давно мечтал это сделать. Выскочка и нытик Альберто бесил до желания пустить ему кровавые сопли еще в университете.
Драка вышла недолгой, и закончить Уго не дали. Как только прознали? Прибежало два мордоворота из числа особо преданных герцогу воинов. Сунули несколько раз Уго кулаком в лицо и под дых, оттащили сокамерника, и теперь Альберто занимал бывшее узилище Джованни.
При мысли об ублюдочном сыночке посвященной ладони сами собой сжались в кулаки. Джованни всегда был самым хитрым из них. Уго слушал, как тот вешал лапшу на уши этой тупой высокомерной стерве — своей сестре и все думал — вмешаться или не вмешаться? Промолчал. Надеялся, что Вимано не оставит соратников в беде. Что ему стоило оглушить Франческу, когда она открыла камеру и выпустить всех? Проклятый ублюдок!
Уго очень надеялся, что герцог от души высечет потаскуху. Так, чтобы стерва еще долго не смогла сидеть.
Все в вокруг вызывало омерзение, все бесило. Темнота, сырость, духота, нытье Орландо и Альберто. И, особенно, полная неизвестность, что будет дальше.
Уго жалел, что избил Альберто бездумно, для удовольствия. Да, у него здесь не было ни свечей, ни ножа, ни ритуальной одежды. И он никогда не делал это в одиночку. И все же можно было попробовать воззвать к Хозяйке. Тогда ему бы не стали препятствием ни двери, ни засовы. Тогда Уго разнес бы Кастелло ди Нава по камушку.
Он знал, почему не сделал это. Слишком живо было воспоминание о том, во что превратилась посвященная.
Страшно стать таким.
И еще видел, как ставшую сосудом предначальной стихии жрицу смог остановить обычный маг. Это шло вразрез со всем, чему учили Уго в Ордене.
Ничто не способно противостоять Предначальному Хаосу. Но Элвин Эйстер смог.
Неужели такова сила храма? А как же откровения гофмаршала о том, что боги мертвы?
Не было никаких шагов. Уго бы их услышал. Он все время прислушивался, ловил звуки, ждал вестей — добрых или дурных. Что угодно, лишь бы не каменный мешок, темнота и нытье соседей.
Но шагов не было. Просто в камере враз стало светло, словно снаружи зажглось с десяток факелов. Через окошко легли теплые блики, осветили убожество и грязь вокруг. Уго приник к решетке, ухватившись руками за прутья.
Поначалу свет заставил болезненно сощурить глаза. А затем Уго услышал хорошо знакомый ненавистный голос:
— Доброй ночи, друзья. Как вам гостеприимство герцога?
Северянин стоял посреди комнаты. Над его головой повис шар света — настолько ослепительно-яркого, что на него, прямо как на солнце, невозможно было смотреть, не щурясь.
Орландо разразился сетованиями, и Уго презрительно скривился. Неженка Мерчанти славился своей любовью к изысканной еде, тонким тканям и приятной обстановке. Все время, что их держали здесь, он беспрерывно жаловался на неудобства, чем раздражал не только Уго, но и Альберто.
— Думаю, беде можно помочь, сеньор Мерчанти, — с опасной доброжелательностью согласился маг. — Как насчет рассказать мне все, что знаете о вашей организации? Если будете полезны, обещаю вам амнистию.
Орландо осекся и замолчал.
Уго понимал его. Тому, кто раскроет рот, не жить. Орден не прощает ренегатов. У служителей Хозяйки лишь одна дорога, она свивается в кольцо змеей, кусающей собственный хвост.
— Это относится ко всем, — продолжал северянин. — Добровольное сотрудничество или знакомство с палачом — выбирайте.
Подельники по-прежнему молчали. А маг, скотина, продолжал вещать. Вкрадчиво и очень-очень убедительно.
— Опасаетесь мести? Понимаю. Но если храм уничтожит культистов, мстить станет попросту некому. И подумайте, друзья, что альтернатива — пытки и костер. Причем не “когда-нибудь”, а совсем скоро, на днях.
Уго с тоской подумал, что дело совсем не в верности Ордену. Просто дружки знают слишком мало. Как и сам Уго.
И хорошо. Будь иначе, эти хлюпики давно бы перекрикивали друг друга, соревнуясь за право первым рассказать все дознавателю.
— Я скажу! — истерически всхлипнул Орландо. — Я все расскажу!
Это было как сигнал “К атаке!”. Теперь Альберто и Орландо хором на два голоса убеждали мага в своей тайной любви к храму.
Дознаватель прошелся, заглядывая в окошки камер. Остановился напротив Уго. Черный силуэт перекрыл свет от маленького солнца под потолком. Кулаки Уго сами собой сжались, да так, что ногти впились в ладони.
— А вы, сеньор Риччи? Не хотите облегчить душу покаянием?
— Нет, — хрипло выдохнул Уго. И представил, как наглец лежит на алтаре, а нож Уго вспарывает живот, чтобы вынуть требуху из еще живого тела.
Во славу Хозяйки.
— Печально. Но, возможно, вы измените свое мнение.
Маг вернулся в центр комнаты, подвинул стул, уселся на него верхом, положив руки на спинку, и начал допрос.
Все, что творилось дальше, было стыдно слушать. Четкие вопросы северянина, неумелое блеяние подельников. Как Уго и думал — они почти ничего не знали. Шелупонь, мальчики на побегушках. Джованни Вимано — вот кто бы смог ответить на вопросы мага.