Изнанка
Шрифт:
В институте Катя появилась в начале февраля. Бледная с прозеленью, молчаливая, укутанная в теплые кофты и пушистые шарфы, она равнодушной тенью перемещалась из кабинета в кабинет, оформляла документы для перевода на заочное. Со следующего года, конечно, потому что прошедшая сессия не оставила в ее зачетке ни единого следа. Почти неделю ей удавалось избегать встреч с однокурсниками. Но в последний день, плетясь из деканата в библиотеку, она лицом к лицу столкнулась с Переверзевой: узкие джинсы, сиреневая туника «от Барганова», розовые сапожки на плоской подошве. И мастерски раскрашенное лицо, сочащееся ядом сочувствия.
– Катерина! Бедняжка! Как ты похудела! И что ж тебе теперь делать? Сессия-то – тю-тю! Ой, Андрюша!
Барганов вынырнул как будто из ниоткуда. Подошел, прозвучав шелестом стеганой куртки и кастаньетами высоких, каких-то не мужских каблуков. По-хозяйски обнял Переверзеву за талию, улыбнулся Кате:
– Привет, Катюха. Ну, ты как? Оклемалась? Я все хотел тебе позвонить, да как-то не сложилось. А сейчас – сама видишь… Но мы ведь останемся друзьями, да? Несмотря на.
Катя молча кивнула, обошла Таньку и Андрея по широкой дуге, с силой прижимая к животу стопку учебников, и пошла по коридору – пустому, тусклому, серому, как мешковина. «Останемся друзьями. Несмотря на. Останемся друзьями. Несмотря на», – звучало у нее внутри, задавало ритм шагов, предсказывало будущее. Любимое выражение Андрея – «несмотря на» – застряло в ней как осколок снаряда. В рассказах о войне она читала, что так бывает. Кусок металла обрастает плотью, запутывается в нитях кровеносных сосудов, и человек перестает его замечать. Но однажды сгусток смертельного холода сдвинется с места. И тогда острые края разрежут живую оболочку, изорвут нежную ткань в лоскуты, истолкут в кровавое месиво. Так бывает. Она читала.
Как-то мать шила на дому халат из атлас-сатина. Когда она раскинула на кухонном столе отрез, Андрей, которому на тот момент исполнилось от силы лет десять, остолбенел. На шелковистой, переливающейся ткани цвели экзотические цветы, бордовые и фиолетовые, топорщились сочные сине-зеленые листья, распускали радужные хвосты крючконосые попугаи. А потом мать сложила материал вдвое – лицом внутрь. Изнанка была тусклой, бесцветной, шершавой; ничто не напоминало о недавнем ослепляющем великолепии. «Атлас-сатин» – Андрей запомнил это название с одного раза и с тех пор каждый отрез, принесенный матерью, рассматривал и с лица, и с изнанки.
Позже оказалось, что наблюдать за людьми – еще интереснее. Изучать привычки, слушать разговоры, присматриваться к выражению лиц. Очень быстро стало понятно: окружающие его заметно отличались друг от друга, были сшиты из разного материала, но оборотная сторона была у каждого. И часто она совсем не походила на лицевую.
Андрей смотрел на удаляющуюся Катину спину – узкую, упрямую, какую-то неудобную и странно прямую. Раньше она всегда чуть сутулилась. Андрей иногда шлепал ее раскрытой ладонью чуть ниже шеи, а она поводила плечами, и лопатки ее двигались под одеждой как беспокойные зверьки.
Зачем он вообще с ней связался? Не хотел поначалу. Но она так просилась в руки, так светилась вся, переливалась как елочная гирлянда. И он подумал: а почему нет? Ничего девчонка. Нос длинноват, правда, а ноги коротковаты, но ладная, какая-то плавная вся.
Скучно стало очень быстро. Даже не скучно, а как-то муторно. Судя по тому, как Катя себя вела, как одевалась – такая же нищая, как он сам. Ну, квартира на окраине. Ну, образование получит. И что? Как-то обмолвилась, что мать бухгалтер, а отца вообще не знала. И зачем это ему? Он еще пару месяцев назад почувствовал: еще немного, и прилепится она к нему намертво, не оторвешь. И дальше что? Жениться, детей заводить, считать копейки, разменять свою жизнь на ползунки-пеленки?
А тут Переверзева нарисовалась…
– Андрюш, ну ты чего? – Танька дернула его за рукав. – Пялишься на пустой коридор. Пойдем уже, а? Кофейку выпьем, а потом за билетами, да?
– За билетами?
– Ну, на «Титаник»! Мы ж договаривались, Барганов! Ты че, дурак, что ли? Или про Катьку думаешь? Ну и иди к своей Катьке, раз так! – Танька надула губы и отвернулась.
– Сама ты дура. – Андрей развернул Таньку к себе, чмокнул в щеку. – Какая Катька? Было – и быльем поросло. Забей уже. Пойдем.
– «Титаник» – это просто нечто! Я на DVD смотрела уже, но на английском, а это не то. А на кассете с гнусавым переводом не стала. Зачем себе впечатление портить, да? На большом экране это просто офигительно будет… А ты мне еще что-нибудь сошьешь, ладно? А то эту, сиреневую, уже видели все и, конечно, обалдели, но мне надо что-нибудь еще. И реклама тебе будет заодно, я же всем рассказываю, что мой Андрюша – гений!..
Танька трындела без умолку, здоровалась со знакомыми, в которых у нее, кажется, был целый институт. Ей улыбались, хотя Андрей неоднократно слышал, как Переверзеву за ее спиной называли «самодовольной богатенькой сучкой».
Андрей Таньку сукой не считал. Да и обвинение в самодовольстве – та еще претензия.
А почему, собственно, она не должна быть собой довольна? Красивая, богатая. Неглупая. Шить вот только на нее было неинтересно. Но бабки зарабатывать надо, карьеру делать надо, значит, забудешь ты, Андрюша, свое «хочу» и будешь пахать на это самое «надо».
У Таньки все схвачено. А что не у нее, так у ее папаши. В дом его пока не ввели, Танька только обещает, но по телефону он с Владимиром Ивановичем уже познакомился и пообещал, что с ним Танька – как за каменной стеной. «Танюшка сказала, что ты отслужил уже. Значит, парень взрослый, а не сопляк какой-нибудь. Так что я на тебя надеюсь. И давайте там, выберете время – приходи на обед или на ужин. Поговорим. По-мужски», – баритон в телефонной трубке был увесистым, как чемодан, набитый деньгами. Имя дочери он произносил необычно, с ударением на первое «а» – Танюшка, и это заставило Андрея занервничать.
С другой стороны – чего психовать? Ну, любит папаша единственную дочку. Любит сильно. Значит, и ее избранника вынужден будет если не полюбить, то взять под крыло. Денег, например, дать на открытие собственного дела. Андрей уже почти придумал себе фирменные бирки: «Барганов» – большими буквами, «А» в середине чуть более крупная, цветовое решение – тусклое серебро с глубоким синим. Хотя еще можно подумать, время есть.
– Ой, там Ирка в очереди. Андрюш, что тебе взять? – Они были неподалеку от прилавка, где толпились жаждущие бодрости студенты и преподы.
– Большой кофе и бутер какой-нибудь. Денег дать? – Андрей потянулся к карману.
– Да есть у меня! Но мне приятно, что ты у меня такой… прям мужчина-мужчина!
– Да ладно, – Андрей пожал плечами, – я пойду столик займу, там, в конце! – крикнул он в Танькину спину, но она уже махала рукой, привлекая внимание Ирки – довольно противной девицы, классической прилипалы и подлизы. Андрею она не нравилась, о чем он в свойственной ему манере сообщил Таньке при первом же удобном случае:
– Я эту выдру с крысиным лицом не перевариваю.