Изнанка
Шрифт:
Тишина реяла в кабинете добрую минуту. После чего генерал спросил:
– У сшизов блок не срабатывает?
– Вроде того... Барахлит, скорее.
– Ну и черт бы с ними... и так далее и тэ пэ, как говорится... – произнес Ерошин, ни на кого конкретно не глядя. – Пусть себе...
Он замолчал, не зная, что именно «пусть себе». За него полувопросительно продолжил генерал:
– Они что, совсем не могут проснуться? Есть же система принудительного пробуждения...
– Изредка, конечно, бывает длительная гиперсомния, более вам известная как летаргия. Тогда человек просто-напросто умирает от истощения. Хотя таких случаев, насколько мне известно, немного.
– Но?
– Именно: но. – Тут Аракелян наконец долго и серьезно смотрел в угольки глаз, подрагивающие под бровными арками пожилого генерала. – Главная проблема не в этом. Вы, как и полстраны, уже заметили странность в поведении известного актера Копельникова, не так ли?.. Неправильно он себя повел в двух С-фильмах. Не по сценарию... И на этот счет у меня есть еще одна очень неприятная гипотеза...
Облупившаяся краска зеленовато-серого оттенка была к лицу этим сердитым стенам. Потолок низкий; у того, кто заходил в это помещение, невольно возникала иллюзия, будто он малость провисает. Крохотный стол с давным-давно стертой полировкой и странными царапинами по краю – будто древесину глодали.
Минус второй этаж. Дверь из нескольких листов стали...
– Да откуда я знаю – как?! – оторопело произнес мужик лет тридцати. Он звякнул наручниками и провел скованными руками по левой скуле, размазывая кровь. – Ты ж мне самую любимую родинку содрал, гад. Как теперь перед камерой появлю... Оух-х... боль-н-но ж... под-д дых-то...
Подполковник Таусонский знал толк в беседах с людьми. «Печень-то у всех есть, – любил он приговаривать, натаскивая молодых в своем отделе. – Моя б воля, я всех этих белых воротничков в ближайшую лесополосу бы вывез – и из „калаша“...»
– Ну что, Копельников. Рассказывай, как до жизни такой докатился, – сказал чернявый подпол, усаживаясь за стол, на котором едва светила лампа времен хрущевской оттепели. – Мы ж тебя в разработку давно взяли, не отвертишься. Много за твоей актерской мордой числится так-сяков.
– Блеф, – коротко сказал Родя, отдышавшись от проникающего тычка в живот. – Я чист, как слеза пятилетнего мальчика. Вчера впервые попробовал...
– Слезу?
Актер надменно промолчал, показывая, что не оценил топорного военного юмора. Подпол хмыкнул, уже серьезно спросил:
– И как? Понравилось?
– Необычно, – медленно прошамкал Копельников и умело продемонстрировал свою детскую улыбку, знакомую миллионам зрителей. Только сейчас зубы имели слегка розоватый оттенок, хотя при таком тусклом освещении трудно было разглядеть наверняка.
– Значит, вот какой так-сяк... – выдавил Таусонский, неопределенно покачивая головой, и тягучие слова заколыхались в узком полумраке.
Вообще-то он сам толком не знал, чего конкретно нужно добиться от этого зажиточного прощелыги – но не навыпуск же неосведомленность вывешивать, в самом деле! Незнание разведчика, коли уж оно обозначилось, должно быть для примитивных смертных свято и незримо, как нижнее белье монахини.
Генерал дал вводную: допросить. Узнать, что Копельников делал прошлой ночью, пользовался ли услугами С-видения, какие совершал действия в С-пространстве? Как сказал шеф, существует вероятность, что обнаружится нечто необычное... Тогда он велел сразу же напомнить о сорок шестом этаже, после чего следить за реакцией и запоминать все до последней мелочи.
И вот сейчас, после получасовой высокоинтеллектуальной беседы в тесном кабинете с единственным плотно занавешенным окошком – абсолютно, впрочем, нефункциональным на минус втором этаже, – эсбист почуял запах этой самой странности. Схватил кончиками коротко стриженных ногтей. Теперь нужно было намертво удерживать и, слегка поддергивая, тащить. Сейчас он ощутил, что, скорее всего, никаким экспертам не отдаст это дело... Тем более через минуту-другую должен был начать действовать наркотик, развязывающий язык.
– Стало быть, ты вошел в С-пространство в интерактивном режиме? – небрежно обронил Таусонский, разглаживая мощными пальцами отвороты пиджака.
– Да.
Родя, видимо, почувствовав, что на этого упыря его блистательная улыбочка не производит абсолютно никакого эффекта, сжал губы. Он решил настойчиво смотреть в пол и отвечать односложно: все равно Андрон его не бросит и натравит на этих государственных дармоедов всю общественность. Копельников честно старался думать о хорошем и славном будущем, но взгляд то и дело подпрыгивал, рикошетя от древнего паркета, и упирался в потертые браслеты на запястьях.
– В роль какого персонажа вошел?
– Своего.
– Конкретней.
– Майора Дмитрия Степанова.
– Фильм?
– «Вход на выход».
– Только лишь?
– Ну и «Северная канонада». После уже...
– Тут тебе не на всяких там фантазийных мотоциклах летать! – рявкнул подполковник. Родя моргнул и слегка повел носом – на дорогой свитер капнула очередная густая капля. Темная. – Четко отвечай! Полстраны, мать твою, перепугал! Ты представляешь хоть чуть-чуть, что теперь в Москве происходит? Да и не только у нас! Во всех крупных городах беспорядки, так-сяк! Одни орут, что надо поломать все эти бесовские галлюцинаторы сна, а другие – им по мордасам, по мордасам! Палками, между прочим, и кирпичами!..
Таусонский заткнулся так же неожиданно, как и взвился. Копельников вздохнул и исподлобья поглядел на закостенелого офицера. Опытный актер и сам бы сейчас не смог определить, чего было больше в его собственном взгляде – испуга, злобы или сочувствия.
– Что ты делал там, на сорок шестом? – жестким тоном спросил мощный гэбэшник, чуть подавшись вперед над столом и свирепо двинув ровно выбритым подбородком. – Четко. По порядку.
– Я... – Родя запнулся и подвигал крыльями носа, прикрыв глаза. Ему вдруг захотелось рассказать, как все было. Петровский успел намекнуть ему по мобильному, прежде чем аппарат отрубили, чтобы не трепал языком и не бравировал лишний раз, но сейчас внезапно появилось непреодолимое желание вывалить этому усталому фээсбэшнику все начистоту. Тем более воспоминания о том случае были сумбурные... Впрочем, какая разница...
– Когда я... – Копельников заметил, что потолок стал трапециевидным, и почему-то приятно засвербило под ушами. Кажется, начинался праздник! Он ликующе продолжил: – Точнее, не сам я, а мой герой... наверное... Он оказался возле окна там, в своем кабинете. И тут... какая-то эйфория на него... нет, на меня напала. Неожиданно возникло чувство, странное такое, мне никогда еще не доводилось переживать подобного... Так вот, возникло чувство легкости и... нет, не легкости... раздолья... Точно! Раздолья! И я понял, что могу...