Изобретение прав человека: история
Шрифт:
Провозглашение прав также имело последствия и за пределами Франции. Декларация прав человека и гражданина трансформировала язык каждого практически в одночасье. Особенно отчетливо эти изменения можно проследить по сочинениям и речам Ричарда Прайса, британского проповедника-диссентера, который разжег ожесточенную полемику своими высказываниями о «правах человечества» в поддержку американских колонистов в 1776 году. Еще одно его произведение 1784 года «Наблюдения о важности американской революции» развивало те же идеи; в нем Р. Прайс сравнивал движение за американскую независимость с возникновением христианства и предсказывал, что оно «повсеместно распространит принципы гуманизма» (невзирая на рабство, которое он резко осуждал). В своей проповеди в ноябре 1789 года Прайс поддержал новую французскую терминологию: «Я дожил до тех времен, когда права людей понимают лучше, чем когда-либо, а нации жаждут свободы, о которой, казалось бы, утратили всякое представление… Получив свою выгоду от одной революции [1688 года], мне посчастливилось стать свидетелем двух других революций [американской и французской], одинаково славных» [149] .
149
Цит. по: Thomas D. O. (Ed.) Richard Price: Political Writings. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 119 и 195.
Направленный
«Мистер Бёрк обрушивается с обычной руганью, – писал Пейн, – на Декларацию прав человека… Он именует эту декларацию „гнусным и грязным листком о правах человека“. Значит ли это, что мистер Бёрк намерен отрицать наличие у человека каких-либо прав? Если так, то он, должно быть, хочет сказать, что таких прав нигде нет и что сам он их также не имеет; ибо что еще существует на свете, кроме человека?» Несмотря на то что ответ Мэри Уолстонкрафт «Защита прав человека, в письме к достопочтенному Эдмунду Бёрку»; в ответ на его «Размышления о революции во Франции» вышел раньше, в 1790 году, трактат Пейна оказал мгновенное и еще более колоссальное воздействие, отчасти потому, что он, воспользовавшись случаем, выступил с критикой всех форм наследственной монархии, включая английскую. Только за первый год публикации его произведение переиздавали в Англии несколько раз [150] .
150
Отрывок из «Прав человека» цит. по: «Hypertext on American History from the colonial period until Modern Times», Department of Humanities Computing, University of Groningen, the Netherlands,Цит. по: Пейн Т. Избранные сочинения. М.: Издательство Академии наук СССР, 1959. С. 201. Отрывок из Бёрка доступен здесь: www.bartleby.com/24/3/6.html. Цит. по: Бёрк Э. Размышления о революции во Франции. Overseas Publications Interchange Ltd. London, 1992. P. 152.
В результате после 1789 года использование языка прав резко выросло. Об этом свидетельствует количество английских заголовков со словом «права»: в 1790-х оно выросло в четыре раза (418) по сравнению с 1780-ми (95) или любым предыдущим десятилетием XVIII века. Нечто похожее произошло и в голландском; словосочетание rechten van den mensch (права человека) впервые появилось в 1791 году благодаря переводу трактата Пейна и далее в 1790-х годах употреблялось очень часто. Вскоре в немецкоязычных землях распространились Rechten des menschen. Есть некая ирония в том, что из-за полемики между англоязычными авторами о французских «правах человека» узнали читатели в самых разных странах. Эффект оказался сильнее, чем после 1776 года, поскольку у французов существовала монархия, так же как и у большинства других европейских народов, но они тем не менее никогда не отказывались от языка универсализма. Сочинения, вдохновленные Французской революцией, также придали мощный импульс американской дискуссии о правах; последователи Джефферсона постоянно апеллировали к «правам человека», но федералисты презрительно отвергали язык, связанный с «демократическими перегибами» или угрозами существующей власти. Такие споры способствовали распространению языка прав человека во всем западном мире [151] .
151
Об английских заглавиях см. прим. 2 на с. 139–140. В 1770-х годах в 109 английских заголовках использовалось слово «права», это гораздо больше, чем в 1760-х, но тем не менее составляет только одну четвертую от их количества в 1790-х годах. Данные о голландских названиях доступны в нидерландском Каталоге кратких названий. О немецких переводах Пейна см.: Arnold H. Die Aufnahme von Thomas Paines Schriften in Deutschland // PMLA. 1959. № 72. P. 365–386. Об идеях последователей Джефферсона см.: Schoenbachler M. Republicanism in the Age of Democratic Revolution: The Democratic-Republican Societies of the 1790s // Journal of the Early Republic. 1998. № 18. P. 237–261. О влиянии Уоллстонкрафт в США см.: Zagarri R. The Rights of Man and Woman in Post-Revolutionary America // William and Mary Quarterly. 3rd ser. 1998. Vol. 55. № 2 (April). P. 203–230.
Отмена пыток и жестоких наказаний
Через полтора месяца после принятия Декларации прав человека и гражданина и еще до того, как были определены избирательные цензы, французские депутаты в качестве временных мер по реформированию уголовного судопроизводства отменили все виды судебных пыток. 10 сентября 1789 года городской совет Парижа направил официальную петицию Национальному собранию во имя «разума и человеколюбия», призвав к незамедлительным судебным реформам, которые бы одновременно «спасли невинных» и позволили «лучше устанавливать доказательства преступления и с большей определенностью осуждать виновных». Просьба городского совета была продиктована большим количеством арестов, произведенных Национальной гвардией под командованием маркиза Лафайета за несколько недель массовых волнений после 14 июля. Будет ли привычная секретность судебных разбирательств потворствовать манипуляциям и уловкам врагов Революции? В ответ Национальное собрание обязало Комитет семи разработать наиболее неотложные реформы не только для Парижа, но и для всей страны в целом. 5 октября под давлением толпы, отправившейся в Версаль, Людовик XVI наконец официально одобрил Декларацию прав человека и гражданина. 6 октября возмущенный народ заставил короля с семьей вернуться из Версаля в Париж. 8–9 октября в разгар возобновившихся беспорядков Национальное собрание приняло декрет, предложенный комитетом. В то же время депутаты проголосовали за то, чтобы переехать вслед за королем в Париж [152] .
152
Обсуждения 10 сентября 1789 года см. в: Archives parlementaires, 8: 608. О заключительных дебатах и одобрении см.: Ibid., 9: 386–387, 392–396. Лучшее описание политики вокруг нового уголовного законодательства содержится в: Martucci R. La Costituente ed il problema penale in Francia, 1789–1791. Milan: Giuffre, 1984. Мартуччи показывает, что Комитет семи стал Комитетом по уголовному праву.
В Декларации прав человека и гражданина были изложены только общие принципы справедливости:
Самая короткая из двадцати статей декрета, Статья 24, представляет для нас наибольший интерес. Она отменяла все формы пыток, а также использование низкой унизительной скамеечки (sellette), на которую сажали подсудимого для финального допроса. Людовик XVI ранее отменил «подготовительный допрос», то есть использование пыток для получения признательных показаний, однако он лишь временно запретил использование «предварительного допроса» – пыток для выяснения имен сообщников. Королевское правительство упразднило sellette в мае 1788 года, но, поскольку это случилось не так давно, депутаты чувствовали необходимость прояснить свою позицию по данному вопросу. Скамейка служила для унижения и оскорбления человеческого достоинства в том виде, который депутаты теперь считали неприемлемым. Депутат, представлявший закон комитету, приберег свои аргументы в пользу отмены пыток на конец, чтобы подчеркнуть их символическую важность. С самого начала он повторял своим коллегам, что «нельзя оставлять в нынешнем кодексе пятна, возмущающие человечество; нужно, чтобы они исчезли немедленно». Дойдя до темы пыток, он разве что не плакал:
Мы верим, что наш долг перед человечеством состоит в том, чтобы поделиться с вами последним наблюдением. Король уже упразднил во Франции абсурдно жестокую практику с помощью пыток вырывать у подсудимых признания в преступлениях… но он оставил вам славу завершения этого великого деяния разума и справедливости. В нашем кодексе предварительные пытки… [чудовищные в своей жестокости изощренные приемы] по-прежнему используются для получения откровений сообщников. Посмотрите на этот пережиток варварства, неужели ваши сердца не велят вам изжить его? Какое прекрасное, трогательное зрелище предстанет перед вселенной: король и народ, соединенные неразрывными узами взаимной любви, с рвением соревнуются за совершенство законов и стараются превзойти друг друга в возведении памятников справедливости, свободе и человеколюбию.
Вслед за провозглашением прав пытки были полностью и бесповоротно отменены. 10 сентября городской комитет Парижа не ставил перед собой задачу отменить пытки, но депутаты не могли упустить представившуюся им возможность заявить о ней как о ключевом событии первого пересмотра уголовного кодекса [153] .
Когда больше чем через полтора года пришло время завершать исправление уголовного кодекса, депутат, которому было поручено представить реформу, использовал все понятия, ставшие известными в ходе кампаний против пыток и жестоких наказаний. 23 мая 1791 года Луи-Мишель Лепелетье де Сен-Фаржо, в прошлом судья в парламенте Парижа, поднялся на трибуну, чтобы обосновать работу Комитета по уголовному праву (преемник Комитета семи, назначенного в сентябре 1789 года). Он осудил «зверские пытки, которые можно представить во времена варваров, но тем не менее дошедшие до эпохи Просвещения», несоразмерность преступлений и наказаний (одна из основных претензий Беккариа) и в целом «нелепую свирепость» прошлых законов. В основу нового уголовного кодекса были положены «принципы человеколюбия», и в дальнейшем он будет опираться на реабилитацию посредством труда, а не на жертвенное воздаяние через боль [154] .
153
Archives parlementaires, 9: 394–396 (последняя версия декрета) и 9: 213–217 (отчет комитета, представленный Бон-Альбером Бриуа де Боме). Статья 24 в окончательной версии декрета – это слегка исправленная Статья 23, представленная комитетом 29 сентября. См. также: Seligman E. La Justice en France pendant la Revolution, 2 vols. Paris: Librairie Plon, 1913. Vol. 1. P. 197–204. Язык, использованный комитетом, подкрепляет мнение Барри М. Шапиро о том, что «человеколюбие» эпохи Просвещения вдохнуло жизнь в обсуждения депутатов. См.: Shapiro. Revolutionary Justice in Paris, 1789–1790. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.
154
Archives parlementaires, 26: 319–332.
Кампании против пыток и жестоких наказаний прошли настолько успешно, что в новом уголовном кодексе комитет поместил раздел о наказаниях до раздела о преступлениях. С преступлениями имеют дело все общества, но именно наказания отражают подлинную природу политического устройства. Комитет предложил провести полную ревизию уголовно-исполнительной системы, чтобы претворить в жизнь новые гражданские ценности: во имя равенства всех будут судить в одних и тех же судах по одним и тем же законам и подвергнут одним и тем же наказаниям. Лишение свободы станет значимым преступлением, то есть отправку в море на галеры и ссылку заменят тюремным заключением и исправительными работами. Соотечественники преступника не поймут, в чем смысл наказания, если того просто сошлют подальше от людей. Более того, члены комитета ратовали за отмену смертной казни для всех, кроме государственных преступников, хотя и знали, что их предложение воспримут в штыки. Депутаты проголосовали за то, чтобы вернуть смертную казнь за несколько правонарушений, хотя и исключили из этого списка все религиозные преступления, например еретичество, святотатство и колдовство. (Содомия, ранее каравшаяся смертью, больше не считалась преступлением.) Смертную казнь теперь должны были исполнять только через обезглавливание, которое ранее применялось исключительно к аристократам. С помощью гильотины, которую стали использовать в апреле 1792 года, казнь проходила максимально безболезненно. Колесование, сжигание у позорного столба, «пытки, сопровождавшие смертную казнь», должны были исчезнуть – «все эти юридические ужасы ненавистны человечеству и общественному мнению, – утверждал Лепелетье. – Эти жестокие зрелища приводят общественную мораль в упадок и недостойны гуманного и просвещенного века» [155] .
155
Archives parlementaires, 26: 323. Прессу интересовала исключительно смертная казнь, однако некоторые с одобрением писали об отмене клеймения. Самым активным противником смертной казни был Луи Прюдом: Revolutions de Paris. № 98 (May 21–28, 1791). P. 321–327, и 99 (May 28 – June 4, 1791). P. 365–470. В свою поддержку Прюдом цитировал Беккариа.