Изольда Великолепная
Шрифт:
Кайя подумал, что надо бы помочь. У Изольды вряд ли хватит сил, да и вообще женщины не должны убивать собственноручно – это слишком утомительное занятие.
И держит она не умело. Так только синяки останутся. Душить вообще долго, быстрее шею сломать.
– Стой, – Урфин повис на плече, упираясь ногами в камень. – Посмотрим.
Изольда, отпустив типа – он осел на землю, но явно недодушенным, – принялась говорить, быстро и страстно. Люди кивали, шепотом передавая друг другу слова. Но смысл происходящего
– … она была чиста, она тебя любила. Мавр жестокий… – продекламировала Изольда, указывая все на того же сухощавого типа. – Клянусь моим спасеньем, это правда. И вот я с этой правдой умираю…
Кто-то громко всхлипнул, хотя Изольда выглядела по-прежнему живой и довольно бодрой.
– … Вы, дьяволы, от зрелища небес! Мечите по ветру! Изжарьте в сере! Швырните в бездны жидкого огня! Мертва! О Дездемона! Дездемона!
Кайя не был представлен леди Дездемоне, но все равно ему должны были доложить об убийстве, в котором явно был замешан обвиняемый Изольдой тип. И если все обстоит именно так, как Кайя думает, то удушением он не отделается.
Изольда же, скрестив руки на груди, заговорила другим тоном.
– Надо же, как любопытно. Жаль, что раньше не пришли… – пробормотал Урфин, и стоявший рядом человек в грязном поддоспешнике шикнул:
– Тихо.
– …это просто представление, Кайя. Это просто представление…
Сделав изящный разворот, Изольда вырвала из-за пояса длинный кинжал и подняла так, что увидели все.
– …и мой путь – убив себя, к устам твоим прильнуть…
Ударить она не успела.
Кинжал – тяжелый, кстати, и не особо удобный – вырвало из моей руки. А в следующий миг я увидела Кайя, который возвышался надо мной, аки скала над морем. Злосчастный кинжал он сжимал в кулаке. И так сжимал, что сталь сначала захрустела, а потом посыпалась крошкой.
– В общем, все умерли, – подвела я итог истории, раздумывая, пора ли бежать или бегать уже поздно. Не смея отвести взгляд, я протянула руку за спину, нащупала что-то – как оказалось двузубую вилку – и протянула Кайя. Он с тем же отрешенно-сосредоточенным видом искрошил и ее.
Да уж, на металлопереработке ему бы цены не было.
А на мавра-то как похож… в сумерках лицо из-за татуировок выглядит почти черным. Глаза же белые, вернее, побелевшие. Жуткие.
И вилки, как назло, закончились.
– Вечер добрый, – сглотнув, сказала я. – Погода ныне… ветреная. И дождик идет.
Кайя кивнул.
То есть к беседе Их Светлость не расположены.
– А мы тут… в театр играем.
– Вы ранены? – прозвучало так, что я едва не согласилась – да, ранена и вообще почти при смерти.
– Нет.
– А кровь?
Кровь? Ах да, пятна остались. Нюх у Кайя, как у собаки. И глаз, как у орла, если различил эти крохотные… ну не крохотные, но почти слившиеся с родным цветом ткани, пятна.
– Горшок лопнул. Забрызгало, – я честно попыталась прояснить ситуацию, подозревая, что выходит не слишком хорошо. Но сейчас разум мой решительно отказывался сотрудничать. Интуиция и та заткнулась.
– Горшок?
– Глиняный. Наверное, с трещиной был… маленькой… а потом раз и все…
– Кровь лошадиная. Леди не ранена, – Сержант встал и руки поднял, как фашист, партизан завидевший.
– Фризиец?
Уф, мне как-то полегчало оттого, что внимание Кайя переключилось на Сержанта. Тот крепкий, выдержит.
– Фризии больше нет.
– Фризийцы остались.
Что-то это мне напоминает. Ах да! Пароль-ответ, и слоны улетают на юг, славянский шкаф ушел из продажи, а Штирлиц живет этажом выше. Осталось понять, кто здесь за Бормана.
– Если так будет угодно Вашей Светлости, – Сержант опустил руки. – Я присягнул на верность дому Дохерти. И клятву не нарушу.
Что бы это ни значило, но Кайя кивнул и повернулся ко мне.
Сейчас будет скандал…
– Леди, я понимаю, что вы глубоко оскорблены.
Как тихо вдруг стало… и зрители мои куда-то разбрелись. Благоразумнейшие люди. Я бы тоже куда-нибудь разбрелась, лишь бы это чудо рыжеглазое не смотрело на меня с такой тоской.
– Но вам не следовало покидать Замок! – возвестило оно, указывая на тот самый замок, который возвышался над двором.
– Неужели? А мне показалось, что именно этого все и ждут… – я прикусила язык. Какой смысл в именах, которые слишком известны, чтобы произносить их вслух.
Кайя глубоко вдохнул, а потом сделал то, что мужчины делают крайне редко:
– Пожалуйста, простите меня, – он произнес это почти шепотом, но я услышала, хотя не поверила собственным ушам. – Я клянусь, что подобного больше не повториться.
Он извиняется?
Он действительно передо мной извиняется?
Да мужчина, способный попросить прощения – это… это только в кино бывает. Они вымерли все, как белые единороги! Колька-Отелло, который меня в кафе пригласил, а сам не пришел, хотя я честно прождала час у метро, и тот лишь буркнул, что у него не получилось.
И другие тоже… это женщина прощения просить должна. Первой. Она ведь женщина, а у мужчин характер и самолюбие, которое никак нельзя поцарапать, иначе самолюбие воспалиться и личность коллапсирует, ну или хотя бы к другой уйдет, не столь принципиальной.
О чем я думаю? О том, что Кайя – самый главный в замке, во всем этом клятом Протекторате.
И самолюбие у него должно быть размером с дирижабль.
А он извиняется.
– Вы же вернетесь, леди?
Еще немного, и я не то, что вернусь – на шею ему брошусь от избытка эмоций. Поэтому вместо ответа я кивнула. Вернусь. В конце концов, мужьями не разбрасываются.