Изольда Великолепная
Шрифт:
– Если вы сделаете вид, что ничего не произошло, то вас сочтут слабой.
Но я не умею наказывать людей! Не пороть же ее в самом-то деле.
– Я могу вмешаться, – Кайя смотрел все так же мимо меня, – но это… не принято. Одной армией не могут командовать двое. Понимаете?
– И что мне делать?
– Что угодно. Не причиняйте физического вреда. И… надеюсь, вы понимаете, что вам в дальнейшем придется жить рядом с ней. Поэтому просто поставьте ее на место.
Легко ему говорить. Да я в жизни никого на место поставить не могла!
– Если позволите совет, – продолжил
– А я могу?
– Можете. Но она должна быть не менее древнего и знатного рода, чем леди Лоу.
О черт! Я никогда не разберусь в местных примочках. Как я узнаю? Или требовать резюме с родословной? А потом сличать размах ветвей родового древа?
– Леди Ингрид, к примеру, – Кайя правильно оценил мое молчание. – Что же касается наказания, то в свое время леди Аннет, которой мой отец выказывал особое расположение, появилась на балу в том же платье, что и моя матушка. Ей следовало удалиться и сменить наряд, но она осталась. Матушка была глубоко оскорблена.
Я ее понимаю. Одно дело – мужа делить. Другое – платье. Вспомнились потерянные – уже навсегда – туфли. И как-то не испытала я печали по этой утрате. Напротив, какая ерунда – по туфлям страдать!
– Она запретила леди Аннет посещать балы.
– А ваш отец?
– Мужчины не вмешиваются в дела женщин. Но потом леди Аннет подарила матушке манжеты и воротник из флорентийского кружева и была прощена.
Высокие отношения. Я так не смогу. Или смогу? И вообще есть ли у меня варианты? Я попыталась представить, как любовница Кайя дарит мне кружева, а я обнимаю ее в знак прощения, и вместе мы рыдаем над горькой женской долей, промакивая слезы платочками с монограммой.
Жуть какая.
– А теперь позвольте узнать, где вы научились лечить лошадей?
Так, похоже, завтрак у меня будет низкокалорийный – ликбез, допрос и булочка.
А чего я ждала?
И надо решить, что отвечать. Правду? Не слишком-то она хороша. Соврать? Кайя вряд ли сумеет проверить, но стоит ли начинать что-то со лжи?
Он сидит, ждет, не сомневаясь, что я тут же брошусь исполнять эту просьбу, с приказом граничащую. Сиятельный лорд… и вправду сиятельный. Рыжие волосы на макушке выгорели – не то золото, не то медь – и солнечный свет размывается этаким нимбом.
Если я попрошу потрогать – знаю же, что нимб ненастоящий и крыльев в комплекте не выдали, но все равно потрогать хочется – не поймут. Их Светлость сегодня удручающе серьезны.
– Допрашиваете? – поинтересовалась я самым дружелюбным тоном, подвигая поближе плошку с медом. Хоть чем-то горькую правду зажевать надо.
Я когда нервничаю, всегда ем, как не в себя.
Я в принципе ем как не в себя. Наверное, нервничаю много.
– Интересуюсь.
Что ж, имеет право.
– Моя мать была… – я запнулась, ища подходящее слово. – Она лечила животных.
– А отец?
– Полярный летчик, – и видя недоумение – а интересно, у них есть полюса? – я пояснила. – Никогда его не видела. Он обещал жениться на матери, но слово не сдержал.
И мне осталось дурацкое имя, а маме – глубокая рана на сердце. Она ведь была красивой, и могла выйти замуж снова, но почему-то не выходила. А те мужчины, которые появлялись в ее жизни, надолго в ней не задерживались.
– Вы кому-нибудь рассказывали об этом? – Кайя сцепил пальцы.
– Здесь? Нет.
– И не рассказывайте. У нас очень серьезно относятся к вопросу законности рождения.
Это было почти пощечиной.
Я – незаконнорожденная? Слово старое, аккурат родом из этих каменных стен. И глупое какое. Я ведь родилась, и значит, имею право жить. А что до моего отца, то разве отвечаю я за его поступки?
Кайя вздохнул и заговорил очень мягко:
– Иза, я не стану относится к вам хуже. Вы из другого мира. С другими правилами. Я это понимаю и буду защищать вас так, как умею. Но некоторые вещи мне не под силу.
Ну да, он не сможет остановить сплетни или запретить насмешки, потому что сам этот запрет будет смешон. И не оскорбить меня пытается, а оградить от собственной глупости, благо, вчера я продемонстрировала изрядные ее запасы.
– Значит, ваша мать умела лечить животных?
– Да. Я хотела быть, как она.
Детство на конюшнях. И привычный аромат сена. Ласточкины гнезда под крышей и былинки, пляшущие в потоках света. Денники. Лошади. Есть друзья. Есть враги, но скорее придуманные. Конюшенная кошка, что гуляет сама по себе, но приводит котят, и рожает в стойле с полуслепой кобылой по кличке Дрема. Она и вправду почти всегда дремлет. На ней я впервые выехала на манеж и, боясь упасть, цеплялась за гриву. А Дрема лениво трусила привычным, заученным за многие годы маршрутом. И мама смеялась. Она была счастлива там, потому что делала полезное дело.
– На тех конюшнях мама проработала долго. Но я росла, и нужно было поступать, учиться.
Кайя слушает, не перебивая. А я не понимаю, как рассказать о том, что поступление в приличный ВУЗ стоит денег, и что взять их было неоткуда. И поэтому мама согласилась поменять работу.
Те, другие, конюшни были современными. Без кошек, ласточек и старых животных.
Для меня тоже не нашлось места.
– Там держали скаковых лошадей. Очень дорогих. Породистых. От них ждали хороших результатов, а результаты были не всегда. И тогда маме предложили давать лошадям лекарство. Такое, которое бы сделало их сильнее и быстрее. Лекарство было новым. У лошадей всегда берут пробу на допинг, но это средство не обнаружили бы. Никакого риска, так ей сказали.
Кайя кивнул.
– Мама отказалась. Это незаконно. И неправильно. Лошади сгорали. Год или два, а потом все.
– Ее заставили?
– Нет. Наоборот, сказали, что все понимают и, наверное, она права. Только лекарство все равно давали. А когда все вскрылось, то сделали виноватой ее.
Был громкий скандал. Я не понимала, почему мама молчит. Почему не расскажет правду всем, ведь это же правда. А правда – всегда побеждает. Особенно в сказках. В жизни решали деньги.
Состоялся суд, торопливый, стыдливый какой-то. И судья проявил снисхождение. Те, кто играл в скачки, желал поскорее забыть неприятный инцидент. Конюшня сменила хозяев.